Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9
— Ты права. Пардон, сердце мое. Важное дело задержало меня у м-м д'Юрфэ. Развеселись.
Мне это было необходимо, так как это дело меня выводило из себя. Гнев оказывал на меня такое же действие, как любовь. Я очень плохо спал. На следующее утро я пошел к адвокату, который сказал, что моя жалоба находится сейчас в канцелярии полицейского лейтенанта.
— Мы не можем, — сказал он, — ничего сейчас делать, потому что, не зная, где он находится, мы не можем вызвать его в суд.
— А нельзя ли сделать так, чтобы полиция постаралась его обнаружить?
— Вы вполне можете это сделать, но я вам этого не советую. Смотрите, что из этого будет. Обвинитель, обнаружив самого себя обвиненным, должен будет думать о том, чтобы защищаться самому и подтвердить свои обвинения. Если он не появится, мы добьемся, чтобы его объявили отсутствующим, со всеми наказаниями, полагающимися клеветникам. Его советник сам от него откажется, если он не объявится, как вы.
Немного успокоенный этим адвокатом, я провел весь день у м-м д'Юрфэ, которая должна была уезжать завтра; я обещал быть у нее в Париже, как только разделаюсь с несколькими делами, которые надо решить. Ее главный принцип был уважать мои секреты и никогда мне не мешать. Марколина, которая скучала в одиночестве в продолжение всего дня, только вздыхала, когда я пообещал ей, что теперь буду принадлежать только ей.
На следующий день пришел ко мне г-н Боно и предложил пойти вместе с ним к адвокату Пассано, который хотел со мной поговорить. Этот адвокат сказал нам, что его клиент сумасшедший, который искренне считает, что его отравили, и поэтому он готов на все.
— Он утверждает, — сказал он нам, — что, хотя вы его и опередили, он добьется, чтобы вас приговорили к смерти, потому что он готов сесть в тюрьму, и он утверждает, что выйдет оттуда победителем, поскольку у него есть свидетели всего, о чем он заявлял. Он показывает 25 золотых луи, которые вы дали ему в Марселе, все меньшего веса, и у него есть два свидетельства из Генуи о том, что вы подпилили некоторое количество золотых слитков, которые почтенный Гримальди велел отнести к ювелиру расплавить, чтобы у вас их не нашли при обыске, который собиралось устроить у вас правительство, чтобы доказать вашу вину. Есть также письмо вашего брата аббата, который свидетельствует против вас. Это обезумевший человек, очень больной венерической болезнью, который хочет, если возможно, увидеть вас мертвым прежде себя. Я взял на себя смелость посоветовать вам дать ему денег, чтобы избавиться от него. Он сказал мне, что у него есть семья, и что если г-н Боно даст ему тысячу луи, он пожертвует ради нее своими справедливыми претензиями. У меня есть от него распоряжение переговорить с г-ном Боно. Что вы на это ответите?
— Что я не желаю давать ему ни су. Что я не отступлю. Это бесчестный клеветник, и я вне себя от того, что он говорит об этих монетах в Генуе, которые г-н Гримальди отнес ювелиру. Такой факт действительно был, но мерзавец клеветнически его исказил. Я надеюсь сегодня узнать, где он находится. Подлец! Зачем он прячется?
— Я задержался с представлением его жалобы, чтобы посмотреть, не могу ли я избежать скандала, который воспоследует. Я иду подавать жалобу.
— Пожалуйста. Я, впрочем, вам очень обязан.
Мы ушли, и Боно был обеспокоен тем, что это дело натворит шуму. Я направился к своему адвокату дать ему отчет о предложении моего мерзавца. Адвокат похвалил меня за то, что я не согласился ничего платить, чтобы заставить замолчать обвинителя. Он сказал даже, что имея Боно в качестве свидетеля, я могу обязать адвоката представить оригинал жалобы, который у него есть, и я сразу поручил ему это сделать. Он отправил своего служащего, чтобы тот получил ордер от полицейского лейтенанта, обязывающий адвоката противной стороны представить в течение трех дней судебную жалобу против меня, которую должен иметь на руках некий так называемый то ли Асканио Погомас, то ли Джакомо Пассано. Я подписал документ.
Я беспокоился насчет трех дней. Он, однако, ответил мне, что это нельзя сделать иначе, но что jacta erat aléa[9] и я должен приготовиться ко всем неприятностям, которые у меня возникнут при этом процессе, даже, возможно, одерживая победы.
М-м д'Юрфэ уехала, я направился в «Парк», где, хорошо пообедав и немного повеселев от принятых возможных мер, вышел вместе с Марколиной. Я отвел ее посмотреть моды к известным торговцам; я купил ей все, что она пожелала, затем отвел ее в комедию, где она наслаждалась, став объектов взоров всех зрителей. М-м Пернон, сидя рядом с нашей ложей, заставила меня представить ее ей; она расцеловала ее очень нежно после спектакля, и по выражению лиц обеих я понял, что зарождается великое знакомство; и оно бы состоялось, если бы Марколина могла говорить по-французски, или м-м Пернон — по-итальянски. Руки у обеих опустились, когда они распознали свое взаимное непонимание. Женщина, которая не слышит возлюбленного и не может сделать так, чтобы он ее слышал, охладевает. Марколина дома уверила меня, смеясь, что м-м Пернон, покидая ее, поцеловала ее по-флорентийски. Повеселившись с безделушками, что я ей купил, мы поужинали и завершили день праздником любви. На следующее утро я повел Марколину осмотреть фабрики, и я подарил ей красивое платье. После обеда мы были приглашены на ужин к м-м Пернон, где Марколина не имела возможности блеснуть, так как никто не говорил по-итальянски. Г-на Боно, который говорил по-итальянски и был обожателем Пернон, в этот раз не было; нам сказали, что он болен.
Однако назавтра, рано утром, я увидел его в моей комнате, с видом веселым, хотя и озабоченным; он сказал мне пойти с ним, надев фрак, потому что ему есть, что мне сказать. Он повел меня в кафе и показал письмо мерзавца, в котором тот говорил, что готов отказаться от всего, по совету своего адвоката, который нашел против него отягчающие обстоятельства, против которых не хочет бороться. «Это будет, — говорил мошенник, — если г-н де Сейнгальт даст мне сотню луи, и я сразу уеду. Все будет кончено».
— Я был бы полным дураком, — сказал я ему, — дав ему еще денег, чтобы он ускользнул от правосудия. Пусть удирает, если хочет и если сможет, но я ему не дам ничего. Завтра я предъявлю ему указ об аресте. Я хочу увидеть его клейменным рукой палача. Клевета, которой он меня подверг, слишком велика; моя честь требует, чтобы я заставил его от всего отказаться.
Боно сказал мне только, что полагает, что добровольный отказ от иска этого мошенника мог бы мне послужить прекрасным удовлетворением, и что это должно быть для меня лучше, чем официальный приговор клеветнику, который доставит мне хлопот, даже несмотря на торжество справедливости, и сказал еще, что сотня луи — это ничто по сравнению с тем, что мне будет стоить процесс. Я оставил его, извинившись, что не могу придерживаться его мнения. Я поставил в известность моего адвоката об этом предложении, которое я отверг, и сказал ему предпринять законные шаги для взятия мерзавца под арест.
