К Акула - Боем живет истребитель
- Да так... - ответил я и бросился к Волге. По дороге оглянулся - Чайкина застыла, пораженная: тропинку, по которой я побежал, знали только жившие здесь мальчишки.
Вот он, родной берег моей любимой реки! На мгновение забыто все, чем я жил последние три года. Только Волга и я. Она неудержимо манила к себе ласковым накатом волны, солнечной отмелью, речным раздольем!
- Дядя, дядя, вы с войны? - вдруг дернула меня за гимнастерку чья-то слабая ручонка. Оглянулся - большеглазая белокурая девочка.
- Тебя как звать?
- Маша.
- Маша?!
- Да, а что?
- Ничего, девочка, на вот тебе шоколадку, беги домой...
Малышка понесла домой подарок.
Почему такой теплотой отдалось в груди имя Маша? Я хотел встретиться с ней, как с другом детства. А тут неведомая до сих пор волна обдала всего томительно-сладостным жаром...
Бегу вдоль берега Волги. Вот уже знакомое устье речушки Дармы - обычно в ней мы ловили рыбу.
Да, но где же отец с матерью?
Вот она, наша лодка! Отец на веслах, мать - на корме, правит. Кричу, чтобы пристали к берегу.
Услышали меня, приблизились:
- А что там, подвезти вас?
У меня словно комок в горле застрял, не могу слова сказать.
Не узнали меня. Да и как узнать - уехал от них оборванцем, а тут стоит стройный худощавый военный, в портупее, добротных сапогах...
Материнское сердце - чуткое.
Лодка вдруг резко развернулась. Пошла к берегу.
Слышу взволнованный голос матери:
- Греби скорее, отец, это наш Коля.
Я почти на руках вынес мать из лодки - какая же она маленькая, худенькая... Помог сойти на берег отцу. Трудно им жилось. Или, может быть, это я так окреп?
Скорее всего - и то и другое.
Слезы, объятия, опять слезы. Я как мог успокоил родителей, снова усадил их в лодку, налег на весла, и мы направились домой. Очень хотелось половить рыбу, но разве до этого!
Дома отец и мать не знали, куда меня усадить, чем угостить. А я, осмотревшись-освоившись, стал рваться на улицу, к знакомым, к Маше.
Удивительно: пока ехал - встреча с Машей представлялась мне делом простым и обычным. А вот сейчас вдруг почувствовал робость. Что случилось со мной, куда девалось прежнее спокойствие?
Эх, юность, юность... Даже пройдя горнило войны, она остается робкой и беззащитной перед нежными ростками первой любви...
Быстренько переодевшись в то, что нашлось у отца, я снова, как мне казалось, превратился в прежнего мальчишку.
Отец молча наблюдал за мной. Потом подошел, ощупал мои руки, ноги.
- Ты в самом деле цел, невредим?
- Ни одной царапины, батя!
- А как же домой попал? - Я заметил его серьезный и пристальный взгляд.
- В краткосрочный отпуск... На полтора дня.
- А за что такая честь?
- За пять сбитых фашистов... Мать всплеснула руками.
- Коля, это правда? - спросил отец.
- Правда, батя.
- Ну, спасибо тебе, сынок, обрадовал. - Отец обнял меня и сказал: - А теперь иди, искупайся в Волге, чтобы счастье тебе не изменяло.
Поцеловав родителей, я выскочил на улицу. И снова тут как тут соседка Чайкина.
- Колька, чертенок! Что ж ты сразу не признался? В военном тебя трудно узнать. Скажи хоть, как в края наши попал? Двое моих воюют, а вот ни один не заглянул.
- Да и я случайно... Завтра уезжаю.
- Как это "случайно"? - округлились соседкины глаза. - Ты ведь не первый приезжаешь. Только те были в ранах или все в наградах. А у тебя, смотрю, ни того, ни другого. Парень - кровь с молоком и... случайно.
- Ну не совсем случайно - еду за новым самолетом, крюк сделал.
- Так что ж ты сразу не сказал? Это совсем другое дело. Ну иди, иди к дружкам. Жаль, Женьки нет...
Ну и Чайкина! Или грудь в крестах, или голова в кустах! Третьего не признает.
Вот какие мы, люди волжские!
Наплававшись, нанырявшись всласть, лег на спину, и меня понесло течение. Вокруг - звенящая тишина. Небо бездонное, голубое.
Почему раньше не слышал этой тишины, не замечал этой пронзительной голубизны? Да просто не знал им цены. Это как в детстве бывает: узнаешь, насколько дорога тебе игрушка, когда ее теряешь. Тишина и небо - вот она, прекрасная жизнь. Потерять это -потерять все.
- Колька-а-а, вылазь, хватит купаться.
Я посмотрел на берег. Кричит мой старый дружок Сергей Ларин. Мы с ним были в Батайске. Его вместе с другими взяли в пехоту, он был ранен и списан.
Спешу на берег. После крепкого рукопожатия Сергей рассказал об участии в боях за Кавказ, начал изливать свою душу: теперь, мол, все с оружием в руках, а он на счетах щелкает...
Я посочувствовал ему, как мог утешал, и мы пошли в заводской поселок.
Мне все время хотелось спросить, что он знает о Маше, видел ли ее. Сергей как будто прочел мои мысли.
- Ты Марийку Князеву помнишь? - спросил он.
- Помню, - насторожился. - А что?
- Да ничего особенного, просто мы, как-то случайно встретившись, говорили с ней о тебе.
Снова в сердце ударила теплая волна.
Удастся ли мне увидеть Машу? Домой к ней ни за что не пойду - с ее матерью незнаком. Да и не представляю себя в роли нежданного гостя. Сергей может оказать мне услугу, но... просить не стану, мало ли что подумает.
Вот ситуация!
Выручило одно непредвиденное обстоятельство: слух о моем приезде молниеносно прошел по всем улицам. Докатился он и до Маши. Мы встретились в городском парке, в том уголке, где гурьбой собирались до войны.
Нежная, кудрявая, в простеньком платьице, в туфельках на среднем каблучке, она застенчиво смотрела на меня. Мы не бросились друг к другу. Сдержанно поздоровавшись, произнесли несколько малозначащих фраз, а глаза наши, сердца наши вели совсем иной разговор.
Догадливый Сергей, сославшись на какую-то причину, скоро ушел.
Мы остались вдвоем.
Листья астраханского парка шептали нам, что мы любим друг друга. Но мы сами признаться в том не смели.
Когда опомнились - полночь!
- Ой, я никогда еще так поздно не гуляла, достанется мне от мамы.
Перед лицом опасности женщины всегда решительнее нас, мужчин. Прощаясь, Маша неожиданно поцеловала меня в губы и легкокрылой птичкой влетела в дом.
Я стоял в растерянности, ждал, не выйдет ли Маша. В окне погас свет, и я, счастливый, медленно пошел домой.
На следующее утро до последней минуты ждал на вокзале Машу. Она так и не пришла. Наверное, мать наказала ее за вчерашнее опоздание, не пустила.
Грустно было покидать родной город.
Вернусь ли?
...По дороге на курсы снова и снова перебирал в памяти все подробности краткого отпуска. Вспоминал пристрастные расспросы отца и соседки о причинах моего приезда. Это еще больше укрепило мою решимость вырваться на фронт, к моим боевым друзьям.
В указанный день представился начальнику штаба курсов полковнику Мееру, вручил ему командировочное предписание, а личное дело оставил пока у себя. Завязалась беседа, я передал ему привет от Мелентьева. Он заулыбался:
