Пако Тайбо II - Гевара по прозвищу Че
В январе 1956 года начались тяжелые тренировки. Эрнесто в то время исключил из своего рациона хлеб и макароны, чтобы похудеть. Он забросил свои эксперименты в области аллергии в больнице и не взялся за предоставленный ему курс лекций по физиологии.
Ванегас не только заставлял их ходить пешком и карабкаться по холмам, но также и обучал основам самообороны в спортивном зале, который арендовал на улице Бучарели. «Вольная борьба, немного карате, падения и страховки, удары ногами, подъем на стены».
По словам Ильды, когда Че после-первой тренировки «пришел домой, у него болело все тело, и я растирала его мазью». Но не мускулы составляли его главную проблему. Во время одного из забегов вверх по склону Ванегас заметил, что Гевара остановился, задыхаясь. «Вот что, дружище, я бы не хотел, чтобы кто-нибудь знал о том, что ты видел. Понимаешь ли, у меня сильная астма».
Когда мы оглядываемся назад через годы, эти тренировки кажутся нам смешными: игры для подростков, у которых много свободного времени и нет никакого понятия о дисциплине. Но все же они означали гораздо больше и, конечно, приносили пользу, эти марши по авениде Инсурхентес проспекту Повстанцев (!) — Перев.}, потом вверх по склону холма в Сакатенко, Чи-киюте или Ахуско, причем порой с рюкзаками.
В феврале обучение стало серьезнее и опаснее: Фидель получил разрешение тренироваться на «Лос-Гамитос», пригородном стрельбище, где обычно занимались члены стрелкового клуба. Будущие повстанцы стреляли из винтовок с оптическими прицелами в мишень на 600 метров или в живых индюков на 500. Когда кто-нибудь прицеливался в яблочко мишени, то, казалось, было слышно, как летит пуля, а если кто-то стрелял в индюка, то все вообще замирали, так как призом за меткую стрельбу в данном случае было право съесть пораженную цель. Обучение стрельбе, чередующееся с пешими походами и борьбой, продолжалось три месяца.
Именно в то время, согласно мемуарам Ильды Гадеа, Эрнес-то выучился различать первые звуки Пятой и Девятой симфоний Бетховена. Это привело доктора в такое счастливое расположение духа, что он немедленно написал об этом матери. В музыкальном образовании Гевары было немного таких триумфов; при прискорбном отсутствии музыкального слуха он был не в состоянии сделать то, что считается обязательным умением любого настоящего аргентинца — спеть танго — и вынужден был просто пересказывать тексты танцевальных песенок.
«— Я отдал бы правую руку за умение играть на гитаре, — сказал он жене.
— Но как бы ты без нее перебирал струны? — последовал ответ».
15 февраля примерно в семь часов вечера в «Санаторио Ин-глес» на свет появился долгожданный младенец.
«Ее назвали Ильда Беатрис, и она сделала меня счастливым вдвойне. Во-первых, потому что ее появление приостановило нарастающий разлад в нашей семейной жизни, а во-вторых, потому что теперь я полностью уверен, что смогу от- ' правиться на Кубу несмотря ни на что, так как моя неспособность жить вместе с ее матерью оказалась сильнее, чем ~ привязанность^ которую я ощущаю, когда смотрю на младенца. На какие-то мгновения мне показалось, что очарование ребенка и уважение к его матери (которая является во , многих отношениях замечательной женщиной и, пожалуй, чрезмерно любит меня) могут превратить меня в ничем не примечательного скучного отца.... Теперь я вижу, что этого не будет и что я буду продолжать свою цыганскую жизнь до тех пор, пока не приволоку, неведомо когда, свои грешные :. кости в Аргентину. Тогда мне придется выполнять свои обя занности, прекратить играть в странствующего рыцаря и препоясать чресла для настоящего сражения. Что касается ребенка, то не могу сказать ничего определенного; она ' представляет собой комок лиловой плоти, который сосет грудь каждые четыре часа как заведенный и с несколько меньшей регулярностью отрыгивает большую часть съеденного».
Эрнесто был чрезвычайно счастлив. Поскольку он обычно не проявлял своих чувств внешне, его радость не была явной для окружающих. Как сказала Мирна Торрес: «Казалось, что он счастлив быть отцом; он стал более человечным».
На горизонте имелось только одно темное облако: доктор волновался из-за того, что дочь могла унаследовать его астму. Он непрерывно наблюдал ее в поисках каких-либо признаков. К счастью, их не было.
Через пару месяцев он написал матери: «Она повадками напоминает Мао Цзэдуна. Она избалована сильнее, чем большинство детей, и ест примерно так же, как, судя по словам моей бабушки, ел я — это значит, что она сосет грудь не переводя дыхания, до тех пор, пока молоко не полезет из ушей».
Ключевой фигурой в планах Фиделя был Альберто Байо, замечательный человек, в прошлом полковник испанской Респуб- -ликанской армии, потерявший глаз в бою. В то_время он жил в Мексике как эмигрант. Фидель встретился с ним в 1955 году. Ознакомившись с планами кубинского революционера, Байо предложил прочесть ряд лекций по партизанской войне. Фидель не только поймал его на слове, но и склонял к более активному участию. Напоминая Байо о его кубинском происхождении, он уговаривал полковника присоединиться к той самой группе, которую он должен был обучать. Полковник согласился. Значительно позже он написал: «Я упивался энтузиазмом». Единственное сомнение, которое оставалось у него по поводу участия в предстоящем Вторжении, даже конкретной даты Вторжения, было связано с широким обнародованием этой даты. Это было безумием.
Насколько серьезно они относились к предстоящему? Да, они тренировались под руководством бывшего борца, который изматывал их бесконечными маршами по авенидам Мехико, занимались греблей на озере, где обычно школьники прогуливали уроки, стреляли в цель в тире стрелкового клуба, а теперь должны были оказаться в руках одноглазого полковника, который выделялся среди множества людей только тем, что был предан республике, некогда потерпевшей поражение в войне.
Конечно же, они воспринимали все это серьезно, абсолютно серьезно. Это видно из того, что они гребли и ходили как одержимые, из того, что дисциплина в группе соблюдалась неукоснительно. Все они стремились отобрать власть у Батисты и потому с такой злостью расстреливали несчастных индюков. Потому полковник Байо за закрытыми дверями с предельной серьезностью рассказывал рьяным новобранцам все то немалое, что знал о диверсиях, тактике партизанской войны, поддержании дисциплины в нерегулярных войсках, разбросе при стрельбе, использовании легкой артиллерии, стрельбе по самолетам, маскировке...
Эрнесто Гевара написал позднее:
«Моей непосредственной реакцией после тех первых занятий стала вера в возможность победы, которую победу я, в то время когда присоединился к руководителю мятежников, считал очень сомнительной. Я был связан с ним с ': самого начала. То было обязательство, порожденное взаимной симпатией между романтическими авантюристами и основанное на вере в то, что за такой чистый идеал стоит погибнуть на неведомом берегу».
