Пако Тайбо II - Гевара по прозвищу Че
«Что там есть такого, к чему стоило бы вернуться? Военное правительство, которое прямо сейчас пытается изгнать рабочий класс из политической жизни страны. Предположим, что это правительство уйдет, так же как вчера ушло предыдущее, придет твой друг Фрондиси, а ты сам станешь министром. Что ты сможешь сделать? Правительство с хорошими намерениями, но без всяких возможностей осуществить далеко идущие перемены».
Согласно мемуарам Ильды Гадеа, споры между Геварой и Рохо становились все более ожесточенными, поскольку последний казался Эрнесто слишком консервативным.
Рохо вспоминал: «В то время я рекомендовал Гевару на работу крупнейшему издателю Мексики, аргентинцу Армандо Орфиле, который был еще и руководителем Фонда экономической культуры». Но, очевидно, они не слишком понравились друг другу. Эрнесто занимался комиссионной продажей книг для фонда, но не искал благосклонности руководства».
При беседе Гевары с Орфилой случайно присутствовал кубинский левый по имени Рауль Роа. Вот каким он запомнил Эрнесто:
«Он казался — и был на самом деле — очень молодым, — рассказывал Роа. — Его облик запечатлелся на моей сетчатке: яркий ум, аскетическая бледность, дыхание астматика, выпуклый лоб, жесткие волосы, сухое выражение лица, энергичный подбородок, серьезная манера держаться, вопрошающий взгляд, острые замечания, немногословность, живые чувства, открытый смех и мысли, затуманенные волшебными мечтами, которые так и читались в его глазах».
Из мемуаров Рохо можно извлечь еще два анекдота. Вместе с Эрнесто он был на встрече с кубинскими изгнанниками в прокуренной комнате в «Империал-билдинг» в центре Мехико. Там Рохо впервые услышал развернутый рассказ о плане Вторжения. Это вызвало у него приступ саркастического смеха: «Ты знаешь, куда мы в Буэнос-Айресе запираем людей с идеями, похожими на твои? В Вьейтес». Эрнесто не нужно было напоминать, что это психиатрическая больница.
Другой анекдот касается встречи с Леоном Фелипе, испанским поэтом, высланным из своей страны и поселившимся в Мексике, который, судя по всему, произвел сильное впечатление на аргентинского доктора. Эрнесто хорошо знал его произведения и всю жизнь неоднократно вспоминал их. Беглая зарисовка Рохо говорит о многом: когда Эрнесто и Леон удобно расселись в одинаковых позах, закинув ногу на ногу, стало видно, что подметки ботинок у обоих проносились насквозь.
Наконец, в ноябре 1955 года состоялся так долго откладывавшийся медовый месяц. Эрнесто и Ильда решили поехать на юг Мексики и совершить поездку по старинной земле майя. Они не составили никакого конкретного плана поездки.
В Мехико Эрнесто пытался контролировать свою астму, придерживаясь строгой диеты. Он мог есть говядину, фрукты и овощи, но полностью отказывался от рыбы, курятины и яиц — все это вызывало у него аллергию. Но, когда они спустились из горной местности к побережью, астма возвратилась. Ужасный приступ, случившийся в Паленке, свалил Эрнесто с ног. Ильда попыталась сделать ему укол, но он возмущенно остановил ее. Ильда вспоминала:
«Он яростно запретил мне оказывать ему помощь. Я поняла, что это было связано не с самим уколом, а скорее с тем, что он не любил находиться под чьей-либо защитой, получать помощь, когда ему было плохо. Я буквально онемела после его резкой отповеди.
Прости. Ты ни в чем не виновата. Это болезнь вывела меня из равновесия. Не волнуйся, это глупо, а расстраиваться просто не из-за чего».
Мерила, Чичен-Ица, Ушмаль.
Эрнесто неистово карабкался на пирамиды, как мальчишка, обнаруживший новое приключение, как исследователь, наткнувшийся на главное открытие своей жизни. Зачарованный грандиозными руинами, он метался вверх и вниз и непрерывно фотографировал. Эта зачарованность заметна в его стихотворении о Паленке:
Какая сила долгие века помогает тебе оставаться
Полной жизни, как в юности?
Что за бог под вечер вдыхает
Дуновение жизни в твои стены?
В Веракрусе у Эрнесто чуть не случилась драка с какими-то пьяницами в баре, куда они с Ильдой зашли попробовать свежей рыбы. Завсегдатаи, пившие пиво, потребовали, чтобы «его королева» выпила с ними, а доктор Гевара в истинно мексиканском стиле загородил собой жену, готовый разбить им всем физиономии. «Попробуй-ка со мной!» — предложил Эрнесто самому агрессивному из своих противников, процитировав какой-то мексиканский фильм. История получила счастливое окончание благодаря тому, что владелец бара пригрозил, что в случае скандала сразу же вызовет полицию.
Через несколько дней они отправились в короткое плавание на судне вдоль побережья до Веракруса. Эрнесто вспоминал о тех Долгих плаваниях, которые совершал в юности, и наслаждался Круизом. В то время как большинство пассажиров страдало морской болезнью, он носился по палубе, делая снимки пейзажей.
В Мехико Гевару ждала хорошая новость: ему предложили читать лекции по физиологии в Национальном университете. В декабрьском письме матери он скептически заявляет: «Я не могу представить себя даже учителем в начальной школе». Но все равно в письмах он продолжал говорить о курсе лекций, хотя ему и не было суждено прочесть их. Они заполняли место действительно происходивших событий, о которых нельзя было упоминать: из Соединенных Штатов возвратился Фидель; начались обучение и подготовка к экспедиции.
Оставшиеся в живых должны были запомнить суровую зиму 1955/56 года в Мехико, пыль, пронизывающий холод, сырость и мрачные дожди. Такой она представлялась кубинцам; отсутствие солнца и раскидистых пальм угнетало и нервировало их. На фотографиях тех дней они кажутся компанией мальчишек-бедняков, «бедных, но благовоспитанных», с руками, засунутыми в карманы в поисках денег, которых там нет.
Эрнесто Гевара со свисающей на лоб челкой, постоянно нахмуренный, в потертой рубашке, кажется мальчишкой-переростком и странно выглядит рядом с опрятными кубинцами, с прическами в ужасном стиле пятидесятых годов, из-за которых уши казались оттопыренными, с тонкими усиками, словно нарисованными на верхней губе. Никто из них пока еще совсем не похож на те великолепные непокорные, бородатые и длинноволосые фигуры, которые позднее спустятся с гор Сьерра-Маэстра и Эскамбрей.
Появлявшиеся в Мексике в конце 1955-го и начале 1956 года поодиночке или группами по два-три человека, пробиравшиеся из Гаваны, Камагуэя, Майами, Коста-Рики, Сан-Франциско, имевшие при себе лишь номер контактного телефона или явочный адрес, эти люди приезжали сюда не для того, чтобы присоединиться к числу стенающих над своей судьбою изгнанников, которых нехотя терпят местные власти. Они прибывали, чтобы принять участие в вооруженном вторжении на Кубу. Их лидер произнес великолепную фразу, своего рода клятву. В Нью-Йорке 30 октября 1955 года Фидель сказал: «Я могу сообщить вам с абсолютной уверенностью, что в 1956 году мы или завоюем свободу, или обретем мученический венец». И сам Фидель, тридцатилетний адвокат, был известен не только своими блестящими ораторскими способностями, но и тем, что его слова обычно не расходились с делом.
