Жан-Доминик Брийяр - Эдит Пиаф. Без любви мы – ничто
В этом признании есть то, что роднит всех великих исполнителей, как бы они ни звались: Пиаф, Шевалье или Холлидей, – интуитивное понимание, что для них хорошо, а что – нет. Взяв песню «Les Trois Cloches», Пиаф хотела привнести некие новшества в свое творчество, «разбить изображение», как сказал бы Сушон. Но это было не так просто. Иначе говоря, певица боялась, что ее стремление к изменениям не найдет поддержки у публики. Ведь публика – консервативная по своей природе – всегда жаждет только одного: услышать то, что хорошо знает.
Пиаф нашла средство «запустить» песню, избежав ненужного риска, две недели спустя. 3 апреля она начала двухнедельное турне по востоку Франции и Германии, организованное Театром для армии. В одной программе с певицей выступала вокальная мужская группа (восемь человек) с банальным и вместе с тем говорящим названием «Товарищи песни». С этими «Товарищами» Эдит уже сталкивалась двумя годами ранее, 29 марта 1944 года, во время гала-концерта, устроенного «Комеди Франсез» в честь железнодорожников. «Мари Белль и Луи Сенье, – рассказывала Пиаф, – именно им пришла в голову счастливая идея представить группу молодых певцов, специализировавшуюся на исполнении фольклора, парижанам. Они услышали ее в Лионе. Тот вечер в Париже был прерван воздушной тревогой, вынудившей бóльшую часть публики разойтись по домам. Опасность миновала, и спектакль продолжился перед совсем небольшой аудиторией, но я ни капли не пожалела о том, что осталась. “Товарищи” уже тогда продемонстрировали недюжинный талант. Без сомнения, они были пропитаны стилем “песня у костра”, испытывали нехватку опыта, но их молодость и задор производили очаровательное впечатление… Не надо было быть сведущим человеком, чтобы увидеть в них огромный потенциал»[70].
Во время турне по военным гарнизонам – Страсбург, Мец, Нанси, Баден-Баден, Сарбур – невинность и энтузиазм этих парней, среди которых самым старшим исполнилось двадцать шесть лет, с каждым днем все больше пленяли Эдит. В конечном итоге ей даже начали нравиться грустные, мелодичные народные французские песни, введенные в моду режимом Виши. И тут она вспомнила о по-прежнему невостребованной композиции «Les Trois Cloches» и решила, что песня Вилляра подходит для репертуара «Товарищей» как никакая другая. Этот «спящий шедевр», как Пиаф назовет его позднее, надо петь не в одиночку, а на несколько голосов! Уверенная в успехе, Эдит предложила песню «Товарищам». «Их отказ был скорым и категоричным. “Три колокола”? Ни за что! Я была так огорчена. Но при этом не намерена уступать, мириться с поражением.
– А если я спою ее вместе с вами? – спросила я.
Я рискнула и сделала это предложение, хотя совсем не была уверена в успехе. К моему величайшему изумлению, они согласились»[71].
Дальше все произошло почти молниеносно. После возвращения в Париж 19 апреля «Товарищи» выступали в кабаре «Европейское». Пиаф приехала поддержать любимцев, и за кулисами они начали репетировать. 26 апреля Эдит пригласила группу принять участие в первой части ее представления в «Клубе Пяти», но пока она еще не пела вместе с мужчинами. 2 мая они продолжили репетиции дома у певицы. Помимо «Les Trois Cloches», они попытались спеть старинную народную песню «Célin» («Селина»). При непосредственной помощи Луи Баррье Пиаф последовательно выстроила все события ближайших дней. 4 мая в фирме «Harcourt» состоялась ее фотосессия с новыми партнерами. 10 мая группа прошла вместе с Эдит прослушивание в фирме «Columbia» – новой фирме звукозаписи певицы. На следующий день в «Клубе Пяти» Пиаф впервые исполнила «Les Trois Cloches» вместе с «Товарищами». По этому случаю она представила молодых людей своему другу Жану Кокто. Писатель встретил этот «странный брак между мадам Эдит Пиаф и молодой командой» восторженно. «Что можно было ожидать от этих двух исполнителей, столкнувшихся друг с другом? – задается вопросом Кокто. – Мадам Пиаф уникальна, второй такой нет во всем мире. Но и хор этих молодых людей тоже уникален. (…) И вот так случилось, что эти два одиночества поженились и породили звонкое чудо, в котором воплотилась сама Франция, заставив нас плакать».
Кокто прав: проект функционировал великолепно. Прежде всего, это было музыкальное открытие. Впервые со времен выступлений на улице за спиной у Пиаф не было ни одного инструмента. По задумке Марка Эррана, ее «оркестром» стал слаженный хор «Товарищей». На этом тщательно выверенном фоне, в котором особенно чисто звучит приятный тембр тенора Фреда Мелла, надрывная, прерывистая манера исполнения Пиаф кажется особенно впечатляющей. Противопоставление хрустального, воздушного пения, лишенного любого напряжения, и мощного голоса, мучительно рвущегося ввысь, вызывало мурашки на коже.
Зрительный контраст также был разителен. Присутствие крошечной женщины – рост один метр сорок семь сантиметров, – одетой в черное, среди этих высоченных восьми парней[72] вызывало странное волнение у публики. Сначала вам казалось, что это именно они защищают, охраняют ее, но когда Пиаф начинала петь, все менялось. Вы сразу же замечали, с какой неистовой силой она вела за собой этих могучих мужчин.
И снова Эдит попала в цель. Сблизившись с «Товарищами», заключив этот вроде бы противоестественный союз, она круто изменила свою карьеру и утерла нос всем, кто обвинял ее в излишней склонности к интеллектуализму. Убедившись, что эта вокальная группа никогда ее не затмит – как это могло случиться с Ивом Монтаном, – Пиаф отправится с ней в творческое приключение, которое продлится около двух лет.
15 мая 1946 года, через четыре дня после первого совместного выступления в «Клубе Пяти», Пиаф вывела «Товарищей» на сцену Дворца Шайо, где давала сольный концерт в сопровождении оркестра, состоявшего более чем из пятидесяти музыкантов. Чтобы как-то поучаствовать в столь знаменательном событии, Жан Кокто написал текст, который актер Морис Эсканд прочел непосредственно перед представлением. Эта хвалебная речь хорошо известна почитателям творчества Воробышка, ведь ее сотни раз цитировали в самых различных газетах и книгах. Однако мы осмелимся привести ее почти полностью, потому что этот текст, обладающий несомненной литературной ценностью, лучше всего отражает то, что Кокто называл гением Пиаф.
«Она неподражаема, – пишет поэт. – Никогда раньше не было Эдит Пиаф, и такой второй не будет никогда. Как Иветт Гильбер или Ивонн Жорж, как Рашель или Режана, она – звезда, которая пожирает себя в ночном одиночестве неба Франции. Именно ею любуются пары, сплетенные в объятиях, которые еще могут любить, страдать и умереть.
