Жан-Доминик Брийяр - Эдит Пиаф. Без любви мы – ничто
Совершенно очевидно, что маневр с прессой принес ожидаемые плоды: отдавая дань уважения всему представлению в театре «Этуаль», журналисты не уставали расхваливать талант молодого певца. «Новый куплетист Ив Монтан оказался танцором, у которого внезапно обнаружился… голос, – пишет Жан Жак Бриссак. – Это настоящий артист, который воспевает утомленного рабочего с небывалой поэтичностью, сочетая ее с юмором ковбоя или с ритмическим безумием стиляги»[61]. Увы, при этом многие обозреватели отметили, что лирическое звучание новых песен Пиаф совершенно не подходит Монтану.
«Ее последние песни настолько литературные, описательные, – сожалеет все тот же Жан Жак Бриссак, – что за исключением «Les Deux Rengaines» («Две популярные песенки», или «Два припева») ни одна из них не может стать… популярной песенкой». Критику вторит журналист Серж Вебер, который, обращаясь к певице, упрекает ее за то, что она сбилась с пути и забыла о простой публике: «Есть целая толпа людей, которые вас любят, потому что вы очень просты, естественны и потому что у вас есть такие же простые песни, как и вы сама, песни со словами, которые трогают сердца… Не разочаровывайте их слишком литературными песнями, которые становятся все более и более расплывчатыми и которые ваши слушатели просто не понимают, что удалит их от вас»[62].
Пианист и композитор Жан Вьене, давний друг Пиаф, выскажется еще резче: «Вы стали чересчур интеллектуальной, чересчур “гениальной”. Ваше исполнение, которое может быть столь волнующим, столь экспрессивным, перегружено замыслами, и это невозможно переносить»[63].
Отметив качество песен Мишеля Эмэ, музыкант пытается понять, кто же ответственен за это перерождение Пиаф, кто толкнул ее на путь интеллектуализма, и, поразмыслив, дает ответ: Анри Конте. «И какой ужас, – настаивает Жан Вьене, – вся эта история с “Monsieur Saint-Pierre”… Лично я считаю, что просто невозможно написать что-то более вульгарное и безвкусное. Эдит, выкиньте эту песню из вашего репертуара».
Пиаф не обратила внимания на все эти рекомендации и продолжала исполнять песни Анри Конте (правда, более выборочно), который в начале 1950-х годов напишет для своей подруги две ее самые прекрасные композиции: «Padam, padam» и «Bravo pour le clown» («Браво клоуну»). Более того, Эдит снова попросила бывшего фаворита работать на нее. Конте согласился и предложил Монтану несколько чудесных песен, которые тот записал в конце 1947 года: «Ma gosse, ma p’titr môme» («Моя девчонка, моя малышка»), «Ce monsieur-là» («Этот господин»), «Gilet rayé» («Полосатый жилет»).
В этот момент «бывший ковбой» пустился в такую головокружительную скачку, что некоторые начали задаваться вопросом, уж не вознамерился ли ученик догнать свою учительницу. В этой ситуации весьма показательной стала статья Пьера Франсиса, приуроченная к новым концертам влюбленной пары в Марселе в апреле 1945 года. Поясняя название своего опуса «Эдит Пиаф и Ив Монтан в театре “Варьете”», журналист пишет: «Во время предыдущих гастролей певицы я озаглавил свою статью “Эдит Пиаф в «Варьете»”. Сегодня я не могу не добавить имя Ива Монтана. Он заслужил это, так как он тоже (…) стал великой звездой. Более того, он уже не является дополнением к программе Пиаф, он выступает в конце первой части концерта, которая ничем не уступает второй части, в конце которой поет Пиаф».
Две равнозначные звезды в одном представлении – это невероятно, немыслимо. Эдит и Ив уже и сами не хотели выступать в одной программе. Доказательством является тот факт, что осенью 1945 года Монтан во второй раз поднялся на сцену театра «Этуаль» уже без Пиаф. На сей раз на афишах именно его имя написано крупными буквами. Эдит, которая присутствовала на премьере, состоявшейся 5 октября, написала для своего любовника две песни к столь знаменательному событию.
Неожиданно «индустриальная» песня «La Grande Cité» («Большой город») описывает изнуряющий и подавляющий мир промышленности:
Je suis né dans la cite
Qui enfante les usines
Là où les Hommes turbinent
Toute une vie sans s’arrêter
Avec leurs hautes cheminées
Qui s’elance vers le ciel…
Я родился в городе,
Который порождает заводы,
Там, где люди вкалывают
Всю свою жизнь без остановки.
С высокими трубами,
Которые устремляются к небу…
Если в этой песне четко просматриваются политические воззрения Монтана, то композицию «Elle a…» («У нее есть…») можно скорее назвать песней личностной, рассказывающей о любовных переживаниях. В эту композицию Пиаф привнесла определенную долю нарциссизма, ведь описываемая в ней любимая женщина – не что иное, как автопортрет певицы. Верная старому доброму принципу «сама себя не похвалишь, никто не похвалит», Эдит заставила Ива делать комплименты тому, что ей нравилось в себе самой:
Elle a des yeux
C’est merveilleux
Et puis des mains
Pour mes matins
Elle a des rires
Pour me séduire
Et des chansons…
У нее есть глаза,
И они чудесные,
А еще руки
Для моего утра.
У нее есть смех,
Чтобы околдовать меня,
И песни…
Этот текст заставляет нас думать о великом чувстве, но меж тем история любви Пиаф и Монтана подходила к концу. Кто из них первым решился на разрыв? Официально считается, что он. В конце октября, когда Эдит уехала в Брюссель выступать в кабаре «Великий век», Ив послал подруге телеграмму, в которой умолял ее никогда больше не пытаться с ним встретиться, добавив: «Возможно, ты права, я слишком молод для тебя». Двумя днями позже, в письме другу, Жаку Буржеа, Эдит не стала скрывать своей горечи: «Я получила телеграмму от Ива, сообщающую о нашем расставании. Как странно, телеграмма. Заметь, это намного легче, чем письмо. Письмо, оно такое длинное. А телеграмма, она просто диктуется. Какая осторожность и какая концепция любви! И если он полагает, что я начну извиняться или умолять его, что же, он ошибается. Если он решил, что все кончено, значит, все кончено. Впрочем, я давно жажду свободы и ласковых слов»[64].
Совершенно очевидно, что если Пиаф и была задета тем способом, каким Ив сообщил ей о разрыве, то не слишком огорчена самим разрывом. По словам Полетт Кокатрикс (жена директора «Олимпии»), которой Монтан даст почитать его переписку с Пиаф, это «именно она стремилась к разрыву отношений, но с помощью своих писем заставила его поверить, что он является инициатором расставания. Она писала: “Подчиняйся своему порыву, ты умеешь петь. Теперь ты больше во мне не нуждаешься. Уходи”. И тогда он действительно подумал, что сам решился на разрыв»[65].
Этот рассказ как нельзя лучше иллюстрирует то, как вела себя Эдит, когда дело касалось высоких чувств. Чтобы заниматься искусством, певице требовалась любовь. Любовь являлась для нее «топливом», неиссякаемым источником вдохновения. По всеобщему мнению, она пела действительно хорошо, только когда была влюблена. Ее душа начинала трепетать не от мысли об объекте любви, но от мысли, что может ей подарить любовь. Пиаф всегда была влюблена в саму любовь. С тех пор все ее любовные истории будут развиваться по одному сценарию, состоящему из трех фаз. Сначала «удар молнии», вспыхнувшее чувство, и чем сильнее оно будет, тем больше будет им наслаждаться Эдит. На втором этапе, чтобы раздуть огонь страсти, вспыхнувший во время первой встречи, певица будет обожествлять любимого, изо всех сил стараясь развить его художественный потенциал. Когда цель окажется достигнутой, наступит последняя фаза: после того как Пиаф ощутит себя истинным Пигмалионом, ее чувства угаснут, и это приведет к разрыву. Обычно весь этот процесс в общей сложности занимал не более восемнадцати месяцев. «Когда Эдит удавалось извлечь из мужчины все, что она хотела из него извлечь, она просто не знала, что с ним делать дальше, – утверждает Даниель Бонель. – (…) Ей больше нечего было ему сказать, нечему учить. Он больше ее не интересовал»[66].
