Жан-Доминик Брийяр - Эдит Пиаф. Без любви мы – ничто
В четырех фразах она сумела раскрыть всю свою индивидуальность»[75].
Раскрученные Пиаф, «Товарищи песни» добрались до вершины славы меньше чем за год. С 24 февраля по 6 марта 1947 года они уже выступали в «Бобино» как ведущие звезды. Эдит, не участвующая в программе, меж тем активно продвигала спектакль. Именно она организовывала торжественный вечер, который открыл череду концертов и на котором присутствовали Марлен Дитрих, Мари Белль, Мэри Марке, Жан Габен, Марсель Ашар, Далио и Анри Конте. Чтобы отблагодарить свою покровительницу, «Товарищи» пригласили ее в день последнего выступления подняться на сцену и спеть с ними «Les Trois Cloches».
После «Бобино» Пиаф включила своих дорогих «Товарищей» в грандиозный гастрольный проект, ради которого они все вместе покинут Францию на несколько долгих месяцев. После Швейцарии, где она гастролировала в марте, Эдит отправилась в Скандинавию, где выступала с 7 апреля по 22 июня. Счастливая пора, если верить тому, что написала Пиаф из Осло верному Жаку Буржеа: «Чем дальше я двигаюсь, тем больше становится мое счастье. Жан Луи так мил со мной, я наконец обрела тот душевный покой, которого ты мне всегда желал, и я уверена, что сделаю все возможное, чтобы сохранить это счастье как можно дольше».
Успеху в области чувств сопутствует успех профессиональный. «Мы совершили революцию в Стокгольме, – напишет Эдит другу в следующем месяце. – Кажется, что никогда раньше у нас не было столь восторженных отзывов критики…» Однако сначала гастроли в Стокгольме были омрачены странным инцидентом. В антракте после первого отделения большинство зрителей покинуло зал еще до того, как Пиаф вышла на сцену. Ей тут же объяснили, что в Швеции бытует правило, согласно которому звезда представления выступает в первой части спектакля, оставляя второй акт для менее известных исполнителей. На следующий день Эдит учла этот местный обычай и начала концерт первой, после чего выпустила на сцену «Товарищей».
В начале июня все переехали в Гётеборг. И тут случилось непредвиденное: здоровье певицы пошатнулось. На сей раз у Пиаф возникли серьезные проблемы со зрением, и она была вынуждена обратиться за консультацией к офтальмологу. Крайне обеспокоенная, она писала Буржеа: «Со мной произошла очень грустная история, нервное утомление сказалось на глазах, очертания предметов расплываются, иногда двоятся, мне просто необходимо найти какой-нибудь спокойный уголок, где я могла бы лишь вдосталь есть и ни о чем не думать. Я нуждаюсь в продолжительном отдыхе, иначе произойдет нечто серьезное…»
Благие намерения так и остались благими намерениями. Пиаф не только отказалась от планов на отдых, но даже не пожелала носить очки, как ей советовали врачи. Вернувшись в конце июня во Францию, она позволила себе лишь двухнедельную передышку, после которой тут же отправилась в традиционное летнее турне по казино. 15 августа она присоединилась к «Товарищам», гастролировавшим по Бельгии, где выступала с ними до конца месяца.
В сентябре Пиаф и ее партнеры пели в театре «Этуаль», этот праздник песни дополнился Роше и Азнавуром. Если мы посмотрим на расписание певицы на 21 сентября, то поймем, что она работала как каторжная. В тот день она давала три представления в театре «Этуаль» – два утренних и одно вечернее. Между сольными выступлениями, во второй половине дня и в начале вечера, Эдит еще находила в себе силы репетировать в ложе вместе с «Товарищами», разучивать роль для фильма «Neuf garcons, un cœure» («Девять парней – одно сердце»), который она начала снимать 16 сентября на студии «Boulogne».
Но самое трудное было впереди. Как только закончился контракт с «Этуаль», Пиаф села на корабль «Куин Элизабет», отплывавший в Нью-Йорк. Вместе с ней путешествовали ее музыканты Робер Шовини и Марк Бонель, автор текстов и композитор Мишель Эмэ и, конечно же, Жан Луи Жобер со своей группой. Главной целью было покорение Америки. Грандиозная задача, ведь, кроме Мориса Шевалье, сделавшего блистательную карьеру в Голливуде в 1928–1935 годах, ни один французский артист так и не сумел добиться истинного признания в США.
Поселившись в отеле «Амбассадор», Эдит тут же почувствовала себя в Америке как дома. Донельзя воодушевленная, маленькая парижанка пишет Жаку Буржеа: «Какая чудесная страна и какие замечательные люди… Нью-Йорк по-настоящему живой город. Здесь люди наслаждаются жизнью во всех ее проявлениях, хватают жизнь за хвост, и это удивительно. Я дебютирую 30-го, то есть через шесть дней, и я страшно боюсь… Мне бы хотелось растрогать их сердца, потому что я уже их очень люблю».
Осознавая, сколь велики ставки в игре, Пиаф, готовясь к выступлениям, задействует весь свой профессионализм. Несмотря на то что ей предстоит столкнуться лицом к лицу с совершенно незнакомой публикой, она доверяет зрителю. Чтобы хоть как-то расслабиться перед концертами, за несколько дней до премьеры певица принимает приглашение отужинать с соотечественниками, оказавшимися в Нью-Йорке по воле случая. Среди них певица Люсьен Бойер и ее муж Жак Пилль, а также близкий друг семейной четы боксер Марсель Сердан, которого Пиаф встречала пару лет назад в «Клубе Пяти».
Вечером 30 октября, как и было запланировано, Эдит дала свой первый сольный концерт в «Плэй Хаус Театр», в зале на Бродвее. Все начиналось отлично. В первом действии выступали «Товарищи» – эта задорная молодая группа имела настоящий успех. А вот Эдит словно взошла на Голгофу. Исполнив несколько песен, француженка ощутила, что публика ее не принимает. Конечно, американские зрители вежливо аплодировали, но были явно разочарованы. Их мнение об истинной парижанке никак не вязалось с этой маленькой женщиной в скромном черном платье, которая пела грустные песни на непонятном языке. Американцы пришли взглянуть на роскошный, разнузданный Париж Елисейских полей, в крайнем случае – на игривый Париж Пигаля, а им предложили серый Париж пригородов. Недоразумение.
«Впервые за всю карьеру я усомнилась в себе, – скажет Пиаф впоследствии. – Расстроенная, я мечтала лишь об одном – вернуться в Париж». Ангажированная вплоть до 6 декабря певица не стала разрывать контракт и решила честно «отработать» концерты, после чего поскорее отправиться во Францию. Ее переубедил критик, задававший тон всему Нью-Йорку. Его звали Вирджил Томсон. Он был специалистом в области театра, а не мюзик-холла, но все равно явился в «Плэй Хаус», чтобы лично взглянуть на столь обсуждаемую маленькую француженку. Его не смутил холодный прием, который оказала певице избалованная американская публика, журналист сразу же осознал все величие таланта актрисы и на следующий день не преминул поделиться своими мыслями с читателями: «Если мы позволим ей уехать, то американский народ докажет свою некомпетентность и свою глупость».
