Петроний Аматуни - Крепкий орешек
В нашей эскадрилье возникла вакансия — освободилась должность пилота-инструктора. Кандидатов оказалось двое: Афанасий Архипович и Иван Иванович. Оба равные по достоинствам и недостаткам (если последние удалось бы у них обнаружить), так что положение создалось довольно щекотливое.
День бежит за днем, а командир объединенного авиаотряда все еще думает, поглаживает подбородок и вздыхает… И тут прилетает из Москвы весьма строгий пилот-инспектор. На этот раз ему обрадовались и обратились с просьбой: выручайте!
На левом командирском сиденье — Иван Иванович, на правом, где обычное место второго пилота, — сейчас московский инспектор.
Вырулили на бетонку, инспектор зашторивает левую сторону смотрового стекла, то есть, закрывает ее наглухо плотной черной шторой, и говорит:
— Давай, Иван Иванович, весь полет, от взлета до посадки, — вслепую…
Такого еще не бывало, но Иван Иванович и бровью не повел. Слетал отлично! Следом ничуть не хуже выполнил полет Афанасий Архипович.
Тяжко задумался инспектор и бормочет:
— Черти бы вас взяли обоих, вместе со мной. Ввязался…
— Чего? — не понял Иван Иванович.
— Черти, говорю, взяли бы вас обоих!
— А-а… Оно, конечно, да где их взять?
— Думаю… Вот что, хлопцы, дайте-ка я сейчас разок слетаю под шторкой, а вы оба присматривайте…
Ну, вырулили, зашторивается инспектор и просит взлет. Разрешают. И побежала машина, да все ее вправо тянет — Афанасий Архипович чуть было не вмешался, но тут машина кое-как взлетела.
По кругу делать особенно нечего — летит как надо. А вот с четвертым разворотом запоздал инспектор, потом спохватился, что промахнулся, с огромным креном давай назад выходить в створ посадочной полосы, снова проскочил и вторично еле-еле пристроился к наружному курсу.
Переглянулись украдкой Афанасии Архипович с Иваном Ивановичем, но помалкивают, начальство пилотирует…
Вот и полоса уже. Иван Иванович вежливо высоту подсказывает, Афанасий Архипович за свой штурвал пальчиками придерживается на всякий непредвиденный, а инспектор старается.
Однако смотрят — «подвесил» он самолет сантиметров на тридцать, а то и на все пятьдесят, да как кинет его сверху, аж загудела пустая машина, точно барабан.
Срулили на травку, инспектор весело, как ни в чем не бывало спрашивает:
— Ну как, Иван Иванович, полетик?
Мигом взмокрел Иван Иванович. «Выдать, думает, правду? Еще зажмет при случае!..»
— Да как вам сказать… — вслух произносит он. — Так ведь… того…
— Ну, ну, потяни резину!
— Так ведь… в общем-то… нормально…
— А ты что скажешь, Афанасий Архипович?
— Плохо, — брякнул Афанасий Архипович, сперва отворотясь, а потом в глаза глянул начальству и закончил: — меньше надо в кабинете сидеть, а больше самому тренироваться…
— Вот это и есть ответ пилота-инструктора! — воскликнул инспектор. — Так тому и быть. А ты, Иван Иванович, чего-то ударился по дипломатической части… Ну, я для тебя сейчас специально сотворю полетик: все мы немножко дипломаты…
И сотворил. Показал, как в авиации боги летают.
ЧТО ПИЛОТУ НАДО
Пассажирам не положено заходить в пилотскую кабину. Но когда стюардесса доложила, что «симпатичный старичок, лет под семьдесят, впервые оторвавшийся от земли, просится в кабину», я подумал и разрешил.
К нам вошел высокий, стройный казак, седой, светлоглазый, с загорелым лицом в сетке мелких-мелких морщинок.
— Приветствуйте в вашем курене!
— Здравствуйте, дедушка, присаживайтесь…
— Спасибочко. Ох ты, мать честная!.. И это все вы знаете?
— Стараемся, дедушка, — служба.
Штурман объяснил назначение основных приборов и даже ухитрился коротко рассказать о заходе на посадку с помощью радио. Глаза старика восторженно сияли, он то и дело причмокивал от удовольствия.
— Ну, а ежели погода не дозволяет?
— Тогда идем на запасной аэродром.
— От-то с разумом!
— Сколько же вам лет, простите за любопытство?
— Так вот, сказывают, что вроде бы пошел сто двадцатый круглый…
— Как же это вам удалось?
— Так вреда людям не наносил, чего бы и не пожить?..
— Но и мы для людей стараемся, — говорю я.
— И вы с мое поживете, — убежденно уверил старик.
— И все же? — полюбопытствовал штурман.
— Вот вы, к примеру, — повернулся к нему старик, — цигарку сосете, а я… на запасной еродром ушел…
— Здорово! Ну, а если по чарочке?
— Не требуем. Одначе возле перебору тоже еродромчик в запасе имеем.
— И так всю дорогу?..
— А что? Вот только всех войн не пересчитать… Да еще вот друзяков моих время укрыло, — вздохнул старик. Помолчал. И снова оглядел множество приборов, тумблеров, сигнальных лампочек. Спросил: — Тяжко?
— Да как вам сказать… — начал было я, потом кивнул и признался: — Трудновато бывает, дедушка!
— От-то и я говорю, — одобрительно заметил старик, — парень-то скорее мужиком становится в серьезном деле! И жизни тоды ровнее пойдеть…
Он опять о чем-то задумался, затем улыбнулся, поднялся неторопливо, как бы давая понять, что свиданием он удовлетворен и не решается более отвлекать нас от полета. На прощание то ли назидательно, то ли даже просительно сказал еще:
— Сынки! Наитяжкое самое из всего, что есть, — одно: не понять или позабыть… Хучь езди, хучь летай, а помни: ты человек, и скотское тебе не к лицу, как скотине негоже в телевизерь глядеть… В кажном основа добрая должна быть! Без ней — сломишься… Она, то есть основа, не нами придумана. Могеть быть, от бога, могеть быть, и нет — не в том суть…. Основа человеческая — всем едина. Беречь ее в себе надобно! А что до счета годов — то рази и он не от основы ведется?
— Пожалуй, дедушка, — задумчиво произнес штурман. — Да что она собой представляет?..
— Основа-то? У всех по своему разумению, а я, скажем, еще и так ее понимаю: надо прожить, чтоб от тебя убытков людям не осталось. А ежели кто покрепче, так оно желательно дюжей: чтоб от тебя польза — какая сумеется — произвелась. Навроде бы доходов, значит…. А без хребта — куды ветер получится… Ну, звиняйте, сынки, а вижу — правильно работаете. Нехай и дале так… С богом!
Старик молодцевато надел кубанку и ушел в пассажирский салон.
2— Павел, — однажды спрашиваю я Шувалова, — какие качества, по-твоему, особенно необходимы пилоту?
— Как сказать, — задумался Павел. — Одни говорят, что нужны именно те, которых недостает… Другие — что обычные. Притом все это так индивидуально, что не сразу и ответишь.
— Ну, а все же? Пусть не по порядку…
— Понимаешь, — оживляется Павел, — поскольку полет всегда происходит по порядку, мне думается, что склонность к последовательности очень необходима нам.
— Да, это лучше, нежели браться то за одно, то за другое и не доводить до конца…
— Я, собственно, не это имел в виду, — уточняет Павел. — Речь идет о последовательности внутренней, психологической, что ли. На взлете думай о самом взлете и о предстоящем наборе высоты, а не о посадке, которая должна быть через два-три часа… Как-то я иду по Пушкинской и вижу: девочка плачет. «Что случилось?» — спрашиваю. «Завтра собираюсь в зоопарк». — «Страшно?» — «Нет, что вы! Очень хочу…» — «Прекрасно. А слезы к чему?» — «Вдруг дождь пойдет!» — «А что, обещали по радио?» — «Нет, ну а вдруг…» — «Так завтра и поплачешь! А то и в кино пойдешь». Подумала девочка, согласилась со мной и улыбнулась: «В нашем доме кинотеатр есть…» А я себе представил: вырулили мы на взлетную полосу, а я рыдаю. «Что такое, командир?» — всполошился экипаж. «Да вот думаю: а вдруг, пока долетим до Свердловска, там погода испортится и аэродром закроется». — «Так мы в Челябинске сядем или в Уфе. Горючего навалом!» — «А все же…» — «Синоптики предупреждали?» — «Нет, говорили, что по всей трассе ясно». — «В чем же дело?» — «А вдруг…»
— Наверное, ребята отказались бы с тобой лететь, — смеюсь я.
— Точно! — соглашается Павел.
— Ну, а если наступило, пришло такое «вдруг»?
— Тогда… — Павел повернулся ко мне: — А ты вспомни тот случай, с Александром Васильевичем…
3Самолет Ту-104 Московского управления Аэрофлота, ведомый экипажем под командованием известного пилота Александра Васильевича Беседина, летел пассажирским рейсом Хабаровск — Москва (с посадкой в Иркутске).
Все шло нормально, вовремя снизились, вошли в круг над аэропортом Иркутска, командир корабля дает распоряжение:
— Выпустить шасси.
И тут такой грохот, что уму непостижимо. Взорвался цилиндр подъема — выпуска правой тележки основного шасси. А в нем — масляная жидкость под давлением 150 атмосфер. Осколками перебило электропровода, отчего отказал насос, подающий горючее в левый двигатель. Теперь колеса нельзя ни убрать, ни поставить на специальные замки, чтобы они не болтались. И левый двигатель вот-вот станет, судя по сигнальной лампочке на приборной доске.
