Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
И старик вынул из кармана плоскую, будто спрессованную, мягкую кожаную туфельку младенца, висящую на черном ботиночном шнурке. Я подошел к Ризабею и он, поцеловав меня, передал эту реликвию мне под аплодисменты присутствующих. Почувствовав на мгновенье, что мог испытывать мой отец, молодой человек, уже не надеявшийся выжить, отдавая чужой женщине свой самый дорогой амулет, я не смог сдержать слез. Подходя к своему месту за столом, я заметил, что и Ира утирала слезы. Я спрятал эту пинетку, а потом, кажется, передал ее маме. Но в спешной эвакуации во время грузино-абхазской войны мама, видимо, не взяла ее с собой в Москву. Во всяком случае, эта пинетка исчезла. Сколько лет незнакомая женщина хранила ее у себя, а у нас, хозяев этой реликвии — свидетельницы мужества, любви, самоотречения, она пропала!
Ризабей был уже очень стар и болен; вскоре после этой встречи его не стало. Но он успел передать мне «весточку» от моего погибшего отца.
Упавшее, было, настроение за праздничным столом вскоре опять поднялось; пошли «золотые» тосты. Когда гости поднимали тосты за меня, они, все как один, говорили одни и те же слова:
— У тебя в Москве есть все! Но нет там только маленькой Абхазии, где живут родные тебе люди! Не забывай ее!
Ира даже поинтересовалась: «А что это такое у тебя в Москве «все», которое есть? Как оно выглядит?». И я, целуя ее, отвечал: «Много будешь знать — состаришься! А я хочу, чтобы ты всегда была такой же молодой и красивой, как сейчас!»
Застолье продолжалось долго, но и оно кончилось. Нас отвез домой один из родственников, живший в Гудаутах. Как он только мог вести машину после такого количества выпитого вина? Горцы — сильные духом люди! Особенно, если милиция — своя!
Этот же родственник назавтра повез нас с Ирой на знаменитое озеро Рица и даже дальше, куда мало кто ездит. Дальше — это и выше, а там расположено горное село Авадхара. На окрестных горах лежал снег, я не удержался и полез вверх по склону, чтобы летом подержать в руках настоящий снег. Такое я испытал впервые: внизу — палящая жара, а здесь — ходишь по снегу!
Год спустя это впечатление было еще разительнее: в Болгарии в ее столице Софии, где я был в командировке, практически на территории города есть гора Витоша. И вот, в июле, когда в городе от жары все плавилось, меня повезли на эту гору, где я ходил по снегу. Снег был крупнозернистый, как крупа, и колючий. А внизу, прямо под нами — изнывающая от жары София.
Дорога на Рицу удивительно красива. От трассы Батуми-Новороссийск в районе Гагр дорога поворачивает направо, идет некоторое время вдоль реки Бзыпь. Потом уже начинаются серпантины в горы. По дороге встречается маленькое, величиной со зрительный зал театра, Голубое озеро. Говорят, что оно необыкновенно глубоко — за сотню метров, этим и голубой цвет объясняют. А может, это просто небо в воде отражается. Хотя и в Рице тоже небо, вроде, отражается, но вода там серая. Температура воды в Голубом озере — всего 6 градусов. Я не удержался, и, быстро раздевшись, полез купаться, несмотря на запрещающие надписи. Но, оказавшись посреди озера, я вспомнил, какая подо мной глубина. От страха я даже приподнялся над водой, и как катер на воздушной подушке, выбросился на берег. После этого случая я не решаюсь заплыть далеко даже в теплое море или озеро. Тут же начинаю представлять, на какой высоте над дном я вишу, и меня буквально выносит на берег.
Раньше этого страха не было, и я лет в четырнадцать даже переплывал залив между Хостой и Кудепстой на Черном море. Несколько километров пути, да и берега видно не было — плыл по Солнцу. Как уставал, то переворачивался на спину и отдыхал. Не ведал я, какая подо мной глубина, даже в голову это не приходило! Прав, наверное, Проповедник — Экклезиаст, который говорил, что большие знания — это и большие проблемы. Если точнее, то: «…во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь». На какого лешего я всю жизнь только и занимаюсь тем, что умножаю познания? И не сказал бы, что очень скорблю при этом. Видимо, Экклезиаст имел в виду познания гуманитарные, а не технические. А я именно технические познания и приумножал
— вот и веселился сдуру!
Но вернемся к дороге на Рицу. Вскоре начинается Юпшарское ущелье — узкий каньон с высоченными отвесными скалами, куда и свет-то проникает с трудом. И в этом ущелье с бешеной скоростью несется горная речка Юпшара, названная так по имени разбойника, похитившего девушку по имени Рица. Мрачнее места я не видел в жизни. В этом ущелье есть огромный камень, с которого, говорят, пел темнокожий американский певец Поль Робсон — мощнейший бас. Я представлял себе этот голос, сливающийся с гулом сумасшедшей Юпшары, заполняющей страшный каньон страшными звуками.
Однажды, несколько лет назад, проезжая с экскурсией по этому ущелью, я заметил впереди автобус и людей, столпившихся над стремниной. Мы высадились и узнали, что буквально несколько минут назад один из экскурсантов случайно упал в Юпшару. И мгновенно был унесен в ущелье, зажатое между скалами, где и дорога-то отходила в сторону. Искать и спасать несчастного было немыслимо. Экскурсовод и водитель составляли соответствующий акт, а мы отправились дальше. После этого случая мой страх перед Юпшарой превратился в ненависть — почему-то я воспринимал Юпшару не как стихию, а как злобное, беспощадное живое существо, наподобие крокодила или террориста.
Ссора
Гуляли мы с Ирой и по Новому Афону, на сей раз уже вдвоем. Я водил ее известными мне тропами, в первую очередь, в келью Симона Кананита — апостола Христа. Это того Симона, на свадьбе которого Иисус воду превратил в вино. Симон после казни Христа бежал от преследователей в Колхиду, остановившись там, где сейчас Новый Афон, и поселился в пещере в скалах. Десятки лет он долбил себе келью в скале, прямо над своей пещерой, и выдолбил-таки. Эта келья с круглым отверстием вместо окна священна для христиан. Симон собирал деньги у местного населения на храм, проповедовал учение Христа. Но это население, вернее, худшая его часть, похитила сбережения Симона, а его самого убила самым варварским способом. На берегу бурной, но в отличие от Юпшары, доброй речки Псырцха, есть огромный плоский камень с углублением посреди него. Говорят, что именно на этом камне дикари убили апостола, размозжив ему голову, лежащую в этом углублении, камнем. Камень-плаха был всего в двухстах метрах от кельи, и, бывая на Псырцхе, я всегда загорал лежа на нем. Причем голову клал именно в это углубление, представляя себя апостолом, над которым безумный дикарь уже занес смертоносный камень.
