Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
Худай-кули позвонил в Москву уже поздней осенью.
— Учитель, — восторженно сказал он, — маховик поставили на трактор, и он поехал, обгоняя автомобили! Семьдесят километров в час!
Я представил себе трактор «Беларусь», да еще с громадным маховиком, мчащимся с такой скоростью по барханам, и схватился за голову…
Кафедральные шуточки
Осенью Саша поступил в аспирантуру. Сначала я наметил ему тему диссертации — маховичный погрузчик, и Саша энергично взялся за дело. Но тема «зачахла» из-за нехватки финансов у заказчика. Пытались сделать науку на гибридном «электро-маховично-бензиновом» автомобиле, но эксперимент был очень несерьезным, почти фантастическим. Мы так перестарались, корректируя эксперимент в свою пользу, что наш автомобильчик, выходило, не потреблял, а выдавал бензин и электроэнергию.
И, наконец, подвернулась «живая» тема с маховичным «стоп-стартом», о котором я уже рассказывал. Саша прекрасно защитил диссертацию, а было это уже в 1986 году. Мне удалось выхлопотать для него место в докторантуру. К тому времени меня назначили заведующим кафедрой «Детали машин», где я сменил на этом посту Сергея Михайловича Борисова.
Помните красивого, славянской внешности ученого, который первым дал мне, тогда еще студенту, положительный отзыв на изобретение? И вот, через тридцать лет после этого, он мне еще оставил еще и кафедру. Бывает же так, что один человек всю жизнь делает другому только доброе. У меня таких людей было достаточно: Буся, Федоров, Недорезов, Медведев из Курска, декан, а потом ректор — Хохлов, конечно же, Сергей Михайлович Борисов. Даже удивительно, что при поддержке стольких влиятельных людей у меня были и промашки, причем существенные. Но они случались, в основном, в личном плане, и не мешали вести веселую и динамичную жизнь на работе.
Есть анекдот про Сталина, посвященный теме работы и шуток. Как-то в присутствии французского писателя-коммуниста Анри Барбюса, Сталин вызывает к себе коменданта Кремля и показывает ему какую-то бумагу.
— Вот, товарищ комендант, на вас поступило заявление, что вы — агент немецкой разведки. Придется вас, товарищ комендант, расстрелять!
Комендант чуть ли ни в обмороке, а всех вокруг, в том числе и Барбюса, пот прошиб.
А Сталин лукаво так улыбнулся и говорит:
— Вот видите, товарищ Барбюс: мы большевики, оказывается, не только работать, но и пошутить умеем!
Вот так, или почти так, пытался и я совмещать напряженную научно-педагогическую работу на кафедре с шуточками и розыгрышами.
Конечно, разыгрывать сотрудников так, как я это делал с Биллом, у меня не получилось бы. Они тоже не лыком шиты, и не так наивны, как американцы. Были розыгрыши, совсем безобидные. Например, на двери нашей преподавательской была строгая надпись: «Уходя, гаси свет!». Тогда я приписал еще одну запятую, и получилась настоящая угроза китайцам: «У, ходя, гаси свет!». Все смеялись, но за китайцев, как за «нацменов» — «национальное меньшинство» (!) вступился правозащитник Шмидт — сын академика Шмидта, и запятую стерли. Не знаю, помнят ли об этом сейчас, но словом «ходя» дразнили в старое время китайцев, даже в стихах Есенина это прозвище встречается.
Были шутки и позлее. Работал у нас на кафедре доцент Туровский Григорий Матвеевич. Он почему-то считал, что я — еврей, ну, а я, соответственно, считал евреем его. Справедливости ради, надо сказать, что вся кафедра нас обоих считала евреями, хотя бы по внешности. Замечу, что этот доцент впоследствии эмигрировал, что подтверждает мою гипотезу его происхождения.
Вот мы и обменивались шуточками по этому поводу — прилюдно поздравляли друг друга с еврейскими праздниками, заговаривали друг с другом на идиш и так далее. Мы оба были юмористами, и не обижались друг на друга. Но я решил нанести Григорию Матвеевичу «смертельный» удар.
Приближалась еврейская пасха — «пейсах», и я пошел в синагогу за мацой. Но не за простой, а «кошерной» — специально приготовленной под присмотром раввина. Синагога располагалась в Китай-городе на улице художника Архипова. Я то думал, что это какой-нибудь чисто русский Прокофий Дормидонтович Архипов, рисовавший про быт бояр там, или крепостных крестьян. А оказалось то, что это живописец, звали которого Абрамом Ефимовичем, национальность — «да»!
— Метко выбрали место для синагоги! — подумал я, — или, может быть, улицу назвали под синагогу, все равно — остроумно распорядились власти!
Я напялил на голову сванскую шапочку, похожую на еврейскую «кипу» и смело зашел в синагогу. У прилавка, где продавали мацу, рядом с продавцом стояла толстая «тетя Сара», внимательно смотревшая на меня.
— Маца кошерная? — привередливо спросил я у продавца — типичного «дяди Абраши».
— Об чем речь! — горячо заступился тот за свою мацу, — пекли под наблюдением нашего ребе Шаевича, вот и сертификат об этом, — и продавец указал на этикетку к пакету мацы.
Я купил один пакет и уже было уходил, когда «тетя Сара» решила-таки «протестировать» меня. Она-то знала всех постоянных посетителей синагоги, но меня видела впервые.
— Ви не знаете, когда конкретно наступает в этом году наша пасха? — спросила она меня тоном экзаменатора.
— Зачем не знаю — ваша пасха конкретно наступает за неделю до нашей! — тоном отличника Бердичевской школы, ответил я, и, «сделав ручкой» дяде Абраше и тете Саре, вышел на улицу живописца Абрама Ефимовича Архипова.
Каюсь, немного мацы из пакета я съел — очень уж нравится она мне на вкус. А остатки вместе с пакетом запихнул в портфель доцента Туровского, пока в преподавательской никого не было. Наступил перерыв между парами, и в комнату зашли преподаватели, в том числе и сам доцент Туровский.
— Ну что, профессор Гулиа, мацой запаслись к вашему пейсаху? — любезно поддел меня Туровский.
— Про мацу бы молчали, Григорий Матвеевич, — укоризненно заметил я, — сами ведь только из синагоги, где ее-то и брали! Агентура донесла! — авторитетно заявил я ему при всех.
— И куда же я эту мацу девал? — издевательски спросил доцент Туровский,
— неужели съел всю?
— Было такое — съели малость, а остальное в портфель запихнули! Агентура опять же донесла! — твердо заявил я.
— Тогда смотрите все, как я уличу профессора во лжи! — патетически заявил Туровский и, раскрыв портфель, поднял его…
И тут из портфеля на пол выпадает пакет с мацой. Я быстро поднимаю его и начинаю рассматривать. «Маца кошерная, выпекалась под наблюдением раввина Шаевича» — громко читаю я на этикетке с печатью. Достав из пакета полоску мацы, я энергично захрустел ею.
