Лидия Бердяева - Профессия: жена философа. Стихи. Письма к Е. К. Герцык
Вторник, 12 февраля
Coup de théâtre!* Письмо от В. Н. Ильина к Ни. «Дорогой Н. А. (!?), это я написал статью о Вас в "Возрождении", а затем объяснение: сделал это потому, что "не мог вынести того, чтобы такая "красавица душа", такой "аристократ духа", как Вы, мог соблазниться Белинским, Чернышев<ским> и подобными им плебеями"». И вот он, В. Н. Ильин, взял на себя суд над этой «красавицей» подобно тому, как Шатов судил Ставрогина, дав ему пощечину. [Затем идут вопли, стенания, раздирания, страдания, что разорвал с Н. А. и всеми нами. А подпись — «горячо любящий и преданный».
Что это: бред или новый шантаж? Что бы то ни было, а ничего, кроме омерзения, ни его поступок, ни покаяние вызвать не могут.]
Первое, что сказал Ни, прочитав этот документ, было: «Кто, однако, дал ему право судить меня?»[188]
[Если б так поступил какой-нибудь взбалмошный мальчишка, думаю я, но ведь это человек уже немолодой, христианин, образованный (окончил два высших уч<ебных> заведения[189]) и ныне проф<ессор> литургики в Богословской Академии[190]!]
Был у Ни Брэнстэд[191] — приглашать в «Свободную Трибуну»[192]. Еще одна говорильня! Эти говорильни здесь вздымаются и лопаются, как мыльные пузыри, но, видно, люди нуждаются в том, чтобы выявлять свою энергию, хотя бы в словах.
*Неожиданность (фр.)
86//87
Ни, конечно, обещал когда-нибудь выступить. Он никогда и никому не может отказать, «чтоб не обидеть».
Идем на лекцию Ни [193].
Среда, 13 февраля
Ни получил сегодня письмо от Монбризона[194], в кот<ором> он возмущается статьей Ильина] и говорит: «Get article plain de haïne et des mensonges excite en moi les sentiments guerriers»*. Это говорит француз, но ни один из русских ничего подобного Ни не написал. По поводу этого письма М<онбризона> Ни говорит: «Я живу за границей уже скоро 12 лет, и за это время ни один русский не написал обо мне доброго слова, а ругали многие: П. Струве[195], Мережковский[196], К. Зайцев[197], И. Ильин[198], а в России похвалил только один Розанов[199], остальные или молчали, или тоже ругали. За границей же только и слышу похвалы, интерес, внимание».
Сегодня письмо от издателя Stock с предложением издать книгу "[200]Судьба человека".
Говорили о книгах Пруста, кот<орые> я окончила («Temps perdu» и «Temps retrouvé»**).
После чтения у меня впечатление, что это писатель, кот<орый> живет лицом назад, а не вперед. Весь смысл жизни у него в прошлом, в воспоминании, в переживании того, что было. Горизонт замкнут, нет прорыва. И люди для него интересны лишь поскольку они были, а не есть. Пруст жаждет все восстановить, воскресить, но зачем? В чем видит он смысл воскресенья того, что было? На это он не отвечает.
Погода такая мерзкая, что я отменяю визит к M-me Pascal (увы! уже третий раз).
Пятница, 15 февраля
Говорим с Ни о Кирхегарде. «Почему для него вера выше любви?» — спрашиваю я.
«Потому что вера — бескорыстна, а любовь предполагает какую-то взаимность, т. е. что-то утешающее, дающее... Вера для К<ирхегарда> есть риск. Она идет как бы вслепую. Толь-
* «Эта статья, полная злобы и лжи, возбуждает во мне воинственные чувства» (фр.).
** «Утраченное время», «Обретенное время» (фр.).
87//88
ко такая вера двигает горами... Для него высшая вера была > Авраама»[201].
Я: «Но и Авраам горами не двигал, и никто. Значит ли это, что веры на земле нет? Но если б не было, то не было бы на земле уже давно и христианства...»
Приходит Ф. И. Либ (в первый раз после месячной болезни), и разговор прерывается.
Сегодня читала в «Nouv<elles> Lettér<aires>» статью о жизни Метерлинка[202] (ныне графа) в его царском дворце у Сред<иземного> моря. Сказочная роскошь, и на ее фоне 75-лет<ний> старик, безбожник, любящий деньги... Жалкий по своей пошлости финал жизни поэта и художника!
Воскресенье, 17 февраля
К 5 ч. у нас: проф<ессор> философии Ганеман (изгнанный из Германии), г-н Бук (немец, живший в России, переводчик), проф<ессор> филос<офии> Аргентинского универ<ситета> Гереро, К. В. Мочульский, монахиня Мария (Скобцова), Г. П. Федотов с женой, г-жа Гавронская (адвокат). Разговоры на всех языках, вплоть до испанского, и на все темы: философия, литерат<ура>, политика.
Понедельник, 18 февраля
Наконец появляется Леня с радио, кот<орое> он починял. И дом, такой затихший, наполняется музыкой... Бедная [наша] мама так радуется музыке. Ведь она ведет образ жизни затворницы. В ее 85 лет она уже никуда не выходит, ничего не видит, кроме своей комнаты и столовой (по лестнице в другие комнаты подниматься ей нельзя), да летом наш небольшой сад.
Леня поправился, но все еще без работы. Хотел уехать к родным в Болгарию, но мать оттуда пишет, что и там гонение на иностранцев.
Вторник, 19 февраля
Самый трудный день в неделе — рынок, прачка, уборки... Усталость от беготни по лестнице взад и вперед... К завтраку приезжает Эли Беленсон, печальная, бледная. Ее вызывают в Тур к умирающей Т. С. Ламперт[203], ее подруге, тоже крестившейся еврейке. Ее два сына крестились (православные), а два
88//89
брата крестились (католики), и оба сейчас в семинарии готовятся быть священниками.
К вечеру я так устаю, что не могу быть на лекции Ни (Герцен, Огарев)[204].
Вернувшись с лекции, Ни приходит ко мне и рассказывает... Слушателей много больше, чем на «славянофилах». Конец лекции он импровизировал, т. к. материала на 2 ч. не хватило. Говорил о делении рус<ских> революционных поколений на 2 категории: жестких и мягких, 40 гг., 60 гг., 80, 90 и т. д. Очень оживлен, шутит... Я так люблю его детскую улыбку и смех. Большой и мудрый ребенок!
Среда, 20 февраля
Полдня провела с Р. Г. Осоргиной. Много говорили, многое вспоминали. И она, и я прожили очень сложную жизнь, богатую событиями и впечатлениями. Она окончила юридичес<кий> факульт<ет> в Риме, затем вместе с М. А. Осоргиным жила в Москве, испытала все невзгоды революции, спасая М. А. от голода в тюрьмах и ссылке, а теперь после высылки — жизнь в Париже, одиночество, безработица и в перспективе — отъезд в чуждую ей Палестину за невозможностью найти работу.
