Лидия Бердяева - Профессия: жена философа. Стихи. Письма к Е. К. Герцык
Среда, 6 февраля
Газеты сообщают о сильной эпидемии гриппа. Ни волнуется. У него слабое место — боязнь зараз, болезней. [Думаю, это наследственная черта у него.] Его родители всю жизнь лечились, боялись простуд, зараз, и в детстве он жил в атмосфере болезней [тепличной, изнеженной]. Пытаюсь всячески бороться с этой его слабостью, но удается лишь отчасти.
Сегодня ждали демонстраций по поводу годовщины восстания прошлого года[177], но приняты меры и пока все спокойно. Ни ушел навестить милого нашего Федора Ивановича (Fritz Lieb), который почти месяц болен желтухой.
За завтраком говорили о том пути, каким нужно идти теперь сквозь хаос, в кот<ором> находится весь мир. «Если б я была скульптором, то я сделала бы статую, отвечающую на этот вопрос, — говорю я. — Фигура статуи была бы такой: глаза поднятые вверх, а руки опущенные вниз, к земле. Глаза — к небу, а руки — к земле, к людям с их скорбью и мукой».
83//84
«Я помню, ты как-то писала мне это», — говорит Ни. И я действительно вспоминаю, что в одном из писем говорила о таком образе по поводу страданий людей и пути, каким нужно идти[178].
Четверг, 7 февраля
Мороз с сильным ветром. К счастью, никому никуда не нужно ездить, и мы проводим день дома. Вечером начали чтение «Мертвых душ». Замечаю, что всех старых рус<ских> писателей-классиков воспринимаю как-то совсем по-новому. Другая оценка, другое нравится... Перечитываю Оригена для беседы с о. Ав<густином> и Флоранс.
Пятница, 8 февраля
Погода ужасная. Буря и мороз. Ни очень волнуется, т. к. узнал о сильной эпидемии гриппа. Его мнительность, боязнь болезней мучительны для него. Каждую минуту следит за мной, чтоб я не простудилась. Чтоб его успокоить, я никуда не выхожу... К удивлению, две гостьи, несмотря на погоду, все же приехали к 5 ч. [: М-me Федотова и М-me Карганова. А. И. Карганова много лет лечит нас (дантистка), и мы очень к ней расположены. Очень милая, ласковая. Мы давно ее не видели, т. к. вся она в работе, и приятно было появление ее живого, выразительного лица, ее улыбки и звонкого, детски радостного смеха.]
Ни весь день занят обработкой книги, заказанной ему для Англии («Источники русского коммунизма»)[179].
За чаем М-me Федотова с возмущением говорит о статье [против Ни В. Ильина]. «Вы знаете, — говорит ей сестра, — Н. А. не хочет писать свои книги для русских, кот<орые> его книг не ценят и не читают. Между тем как иностранцы ценят все больше и больше».
«Это неверно, — говорит Е. Н. Федотова. — Книги Николая Александровича расходятся очень хорошо среди русских, и много есть людей, кот<орых> Николая Александровича даже не знает, а они многое получают от него. Хотя бы я, напр<имер>. Ведь не кто другой, как Н<иколай> А<лександро-вич>, определил мое направление своей статьей в «Проблемах идеализма»[180], и если б судьба случайно не столкнула нас здесь, за границей, то он бы и не знал об этом влиянии. А таких, как я, много, и вот для них и нужно писать». И она рассказывает Ни о пути своего развития, [а я веду Карганову показать ваш дом.]
84//85
После ужина чтение «Мертвых душ».
Я, сравнивая Гоголя с Диккенсом, говорю: «Диккенс, описывая своих героев, смотрит на них как-то ласково, снисходительно, а Гоголь — холодно, сухо и насмешливо».
Суббота, 9 февраля
Утром письмо от Флоранс. У ее мужа удар. Парализована вся правая сторона. Бедная Флоранс, такая измученная, и вот новое страдание. Ее муж — больной деспот, но все же она к нему привязана и жалеет его.
Начала читать Тареева[181] (Евангелие) и статью в «Esprit» «Origines du monachisme»* De Becker'a[182], а более легкое чтение — Proust'a.
Яркий солнечный день, но очень холодно. Ни работает дома. Ему из Испании опять предложение издать «Достоевского», а из Англии — «Судьбу человека в современном мире»[183].
Интересная беседа: Ни, я и сестра о книге Кирхегарда «Crainte et tremblement»**[184].
Окончила статью De Becker'a о монашестве. Не думаю, чтоб эта статья понравилась Риму. «Не вливают новое вино в мехи старые». В этом трагедия всего нового, желающего влить себя в старое или хотя бы приспособить себя к нему.
Воскресенье, 10 февраля
Мороз, ветер утих, и я после завтрака иду гулять в лес. Ни приглашен к M-r Gillouin[185]. Это тот, кот<орый> писал о нем восторженную статью в «Nouv<elles> Littéraires». Никого сегодня не звали, т. к. Ни не дома, но к 5 ч. приходит М. А. Каллаш, а затем П. К. Иванов и остаются до вечера.
Ни возвращается к ужину и рассказывает о собрании у Gillouin. Было 60 человек, смесь разных направлений и партий. Разговоры шли по группам. Ни больше с Dugrain — председ<ателем> общества «Vérité»[186]. Типичный французский прием.
Вечером М. А. Каллаш рассказывает о своем духовнике в Москве — покойном о. Алексее Мечёве[187], о его прозорливости. Ни знал его, был перед изгнанием, и он благословил его образком, кот<орый> Ни всегда хранит.
* «Происхождение монашества» (фр.).
** «Страх и трепет» (фр.).
85//86
Понедельник, 11 февраля
После морозов сразу мокрый осенний день. Хотела погулять, но грязь в нашем садике, а в город выходить неохота.
В доме тихо. Ни работает над книгой о коммунизме, заказанной ему в Англии. Такие тихие дни способствуют созерцанию, углублению. И странно думать, что так близко от тебя громадный Париж с его напряженно мятущейся жизнью... Я люблю этот контраст, люблю издали знать эту жизнь, не входя, как бы обходя ее. Люблю и Париж за то, что в нем, как в фокусе, отражено все: и светлое и темное, что есть в мире. От меня зависит, что брать, а что отбрасывать.
Вторник, 12 февраля
Coup de théâtre!* Письмо от В. Н. Ильина к Ни. «Дорогой Н. А. (!?), это я написал статью о Вас в "Возрождении", а затем объяснение: сделал это потому, что "не мог вынести того, чтобы такая "красавица душа", такой "аристократ духа", как Вы, мог соблазниться Белинским, Чернышев<ским> и подобными им плебеями"». И вот он, В. Н. Ильин, взял на себя суд над этой «красавицей» подобно тому, как Шатов судил Ставрогина, дав ему пощечину. [Затем идут вопли, стенания, раздирания, страдания, что разорвал с Н. А. и всеми нами. А подпись — «горячо любящий и преданный».
Что это: бред или новый шантаж? Что бы то ни было, а ничего, кроме омерзения, ни его поступок, ни покаяние вызвать не могут.]
