Черубина де Габриак - Исповедь

         В невыразимую пустыню,
где зноен день, где звездна ночь,
чтоб мукой гордость превозмочь,
         послал Господь свою рабыню.

         И жжет песок ее ступни,
и буря вихрем ранит плечи…
Здесь на земле мы все одни
         и накануне вечной встречи.

         Раскрыв незрячие глаза
на мир, где зло с любовью схоже,
как нам узнать: то Ангел Божий
         иль только Божия гроза.

На земле нас было двое —
Я и мой цветок;
Я сплела из тонкой хвои
Для нее венок.

В белом платьице из шелка
Ей прохладно спать,
А тягучий запах смолки
Пусть напомнит мать.

Я просила у Пречистой
Долгие года:
Сохрани малютке чистой
Душу навсегда.

На груди ее иконка,
Старец Серафим, —
Поручила я ребенка
Только вам двоим.

Каждой женщине любовью
Божья Мать близка!
Наклонись же к изголовью
Моего цветка.

Колыбель напомнит ясли
Мальчика Христа…
Звезды на небе угасли,
Колыбель пуста.

Каждый год малютки милой
мне приводит тень
тихий ангел белокрылый
под Иванов день.

Если год Господний пышен
для сирот детей,
почему же смех не слышен
дочери моей?

Разве Ангелы ребенка
не должны учить,
чтобы он смеялся звонко?
Или трудно жить

в небесах грудным малюткам,
если мать одна
на земле в смятеньи жутком
мукою полна?

Голосок ее так звонок!
Буду я молчать —
Пусть смеется мой ребенок
и забудет мать.

         Колосится спелою рожью
весь степной простор, —
это к Божьему подножью
         золотой ковер.

         Не бреди печальной нищей,
не ропщи на зной,
кто вкусил небесной пищи,
         да бежит земной.

         Если Бог надел вериги,
их снимать нельзя.
В голубой небесной книге
         есть твоя стезя.

         И на ней созрела жатва
стеблем золотым, —
пусть свершиться Божья клятва
         именем твоим.

И я пришла. Великопостный
Еще свершается канон,
Еще струится ладан росный,
В гробу Христос, — он погребен.

В протяжном колокольном звоне —
Печали мира и мои;
Звучат напевно на амвоне
Слова великой ектеньи.

И в небо стаей голубиной
Летят молением живым…
Вся церковь скорбной Магдалиной
Склонилась к плитам гробовым.

Но ангелы стоят у гроба,
Два светлых вестника чудес,
И громко возвещают оба:
Не верьте миру! Он воскрес!

Дни идут, ползут устало…
            Сердцу все равно!
Просто ты не понимала —
            Распахни окно!

За зеленой скучной ставней
            Сердце обретет
Для затворницы недавней
            Радостный полет.

Вверх за стаей голубиной
            Вьется легкий путь,
И себя на миг единый
            В небе позабудь.

Не умеет только тело,
            А душа б могла!..
Сердце! Сердце! Голубь белый!
            Два больших крыла!..

            В твоих словах, в твоих вопросах
к живому сердцу мы идем…
И вновь цветет дорожный посох
            неувядающим цветком.

            Но вновь перед открытой дверью
стоит, проникнуть не спеша,
поддавшись своему неверью,
            неоткровенная душа.

            А там, а там все небо в звездах,
глубокий, синий водоем.
И дышит ароматный воздух
            едва пролившимся дождем…

            А там, а там — нетленных лилий
благоуханные поля,
и роем лебединых крылий
            покрыта вешняя земля.

            Когда ж прочтет небесный свиток
неотвратимая мечта,
и сердца радостный избыто
            к заставит говорить уста.

            И все зовут, зовут глухие голоса…
О камни острые изранены колени,
еще не пройдены последние ступени
            широкой лестницы, ведущей в небеса.

            Широкой лестницы… Ее во сне Иаков
взыскующей душой восторженно прозрел…
Но как мне угадать положенный предел?
            И отчего мой путь с твоим неодинаков?

            Весь в золоте и пурпуре твой сад
лежит внизу, как драгоценный камень.
Деревьев осени — благословенный пламень
            и Божьим солнцем полный виноград.

            Блаженны кроткие. Они приемлют землю,
с полынью горькою вдыхая сладость роз,
они сбирают сок взращенных лоз…
            Но я такой земли для сердца не приемлю.

            И слаще для него небесный терпкий мед
душевной глубины в ее обличьях жадных…
Я не вкушу от гроздей виноградных
            доколе Царство Божье не придет.