Черубина де Габриак - Исповедь

Благочестивым пилигримом
идти в пыли земных дорог,
когда вся жизнь вождем незримым
тебе намеченный урок.

Иль в лес уйти, как инок в келью,
и там, среди кустов и трав
молиться под мохнатой елью,
лицом к сырой земле припав.

Но нет дорог открытых ныне
для тех, кто сердцем изнемог, —
в пути к небесной Палестине
ты будешь вечно одинок.

Войди же в храм и сердцем робким
зажги свечу у ног Христа
и верь, что вместе с воском топким
души растает немота.

            В темном поле — только вереск жесткий,
да ковыль — серебряная пряжа;
я давно стою на перекрестке,
            где никто дороги не укажет.

            Но на небе звездный путь двоится,
чтобы снова течь одной рекою…
Научи, поведай, как молиться,
чтоб к твоей протянутой деснице
            прикоснуться немощной рукою.

            Братья — камни, сестры — травы.
Как найти для вас слова.
Человеческой отравы
            я вкусила и мертва.

            Принесла я вам, покорным,
бремя темного греха,
я склонюсь пред камнем черным,
            перед веточкою мха.

            Вы и все, что в мире живо,
что мертво для наших глаз, —
вы создали терпеливо
            мир возможностей для нас.

            И в своем молчанье — правы.
Святость жертвы вам дана.
Братья — камни. Сестры — травы.
            Мать-земля у нас одна.

Едва я вышла из собора,
Как в ветре встретила врага,
И потому погасла скоро
Свеча Святого Четверга.

Огонь, двенадцать раз зажженный,
Не сберегла на этот раз…
Он, дуновеньем оскорбленный,
С свечи сорвался и погас.

Огонь души горит незримо.
Его ли пламень сохраню,
И пронесу неугасимо
            сквозь тьму?

      Последний дар небес не отвергай сурово.
Дар неуемных слез — душе надежный скит,
когда распять себя она уже готова.
      Но о земных цветах, оборотясь, скорбит.

      И слезы для нее — брильянтовые четки,
чтобы в ряду молитв не сбиться ей опять,
чтоб миг земных утех — мучительно короткий —
      не смог преодолеть небесную печать.

      И от последнего грядущего соблазна
меня оборонит лишь слезных четок нить,
когда все голоса, звучащие так разно,
      в молчание одно в душе должна я слить.

Весь мир одной любовью дышит,
Но плоть моя — земная персть,
Душа глухая в ней не слышит
и глаз слепых ей не отверсть.

Мой легкий дух в одежде тины,
Ему, как цепи тяжела
Темница затвердевшей глины,
Земных болот седая мгла.

Но укрепят его страданья,
Но обожжет земная боль, —
Он вкусит горький хлеб изгнанья
И слез неудержимых соль.

И просветлясь рубином алым,
Да примет кровь Того, Кто был
Неисчерпаемым
                 фиалом
                                 небесных сил.

Есть у ангелов белые крылья.
Разве ты не видал их во сне —
эти белые нежные крылья
               в голубой вышине.

Разве ты, просыпаясь, не плакал,
не умея сказать почему.
Разве ночью ты горько не плакал,
               глядя в душную тьму.

И потом, с какой грустью на небо
ты смотрел в этот солнечный день.
Для тебя было яркое небо —
               только жалкая тень.

               И душа быть хотела крылатой,
не на миг, не во сне, а всегда.
Говорят, — она будет крылатой,
               но когда?

Тебе омыл Спаситель ноги,
Тебе ль идти путями зла?
Тебе ль остаться на пороге?
Твоя ль душа изнемогла?

Храни в себе Его примера
Плодоносящие следы,
И помни: всеми движет вера,
От камня до святой звезды.

Весь мир служил тебе дорогой,
Чтоб ты к Христу подняться мог.
Пади ж пред Ним душой убогой,
И помни омовенье ног.

         В невыразимую пустыню,
где зноен день, где звездна ночь,
чтоб мукой гордость превозмочь,
         послал Господь свою рабыню.

         И жжет песок ее ступни,
и буря вихрем ранит плечи…
Здесь на земле мы все одни
         и накануне вечной встречи.

         Раскрыв незрячие глаза
на мир, где зло с любовью схоже,
как нам узнать: то Ангел Божий
         иль только Божия гроза.