Любен Георгиев - Владимир Высоцкий знакомый и незнакомый
18 июля Высоцкий играет Гамлета, чувствует себя неважно, сразу после спектакля едет домой.
Через десять дней, 27 июля, его ждут в Звездном городке — он обещал выступить перед космонавтами, совершающими продолжительный полет в космосе.
Созрел замысел постановки, в которой Владимир решил выступить в качестве режиссера и артиста одновременно. Это пьеса Теннесси Уильямса «Игра для двоих». Играть он собирался с Аллой Демидовой.
Намеревался в качестве режиссера дебютировать и в кино. Работал в последнее время над сценарием фильма «Зеленый фургон» по повести А. Козачин-ского. У него был договор с Одесской киностудией на съемки многосерийного телевизионного фильма, где он должен был сниматься в главной роли. Начало работы намечалось на осень. Думаю, Высоцкого соблазняла идея создания авторского кино.
Собирался он и заняться прозой. На его столе лежали рукописи начатых рассказов [3].
Всем этим и многим другим замыслам Высоцкого не суждено было осуществиться. Вмешалась смерть. «Первый инфаркт, — писал его отец, — оказался последним». Умер Высоцкий во сне. Такую смерть называют легкой. Но для окружающих она не менее ужасна, чем любая другая. И столь же несправедлива.
Создателя «Калины красной» В. М. Шукшина принимает земля Новодевичьего кладбища, В. С. Высоцкого берет к себе Ваганьково. Оба умирают внезапно, оба от самой модной болезни времени — инфаркта миокарда.
Наше время иное, лихое, но счастье, как встарь, ищи!
И в погоню летим мы за ним, убегающим, вслед.
Только вот в этой скачке теряем мы лучших
товарищей,
на скаку не заметив, что рядом товарищей нет.
(«Песня о новом времени»)
В 1987 году В. Надеин рассказал на уже упомянутых страницах «Известий», как была встречена весть о смерти Высоцкого и как он был похоронен. Приведу отрывок из этой статьи, озаглавленной «Голос Высоцкого»:
«В Москве шла Олимпиада, был прекрасный пятничный день, на стадионах вовсю раздавали медали, и, казалось, всем было не до того. Только к двенадцати дня под окнами кирпичного кооперативного дома на Малой Грузинской собралось человек тридцать. Стояли молча, окаменев.
Через несколько часов вышла «Вечерка» с «рамкой». Спасибо «Вечерке», она была одна. «Рамка» выглядела скромно, всего несколько строк: «…с глубоким прискорбием… артист Театра на Таганке…» Что ж, все верно. «Рамка» — не место для эмоций. Документ. Чего не заслужил — того не перечислишь…
Просто артист…
К ночи народу внизу прибавилось. С балкона восьмого этажа были видны обращенные вверх лица. Стояли всю ночь. Это тоже давняя традиция русской поэзии…
Утром откликнулся «Голос Америки», сумев в краткую информацию мастерски уложить большую бестактность. «Умер менестрель Владимир Высоцкий, муж известной в Советском Союзе французской киноактрисы Марины Влади». Какая прозрачная язвительность! Менестрель, мол, известен благодаря францу-женке-жене. Да и француженка хорошо известна только в Советском Союзе… (Не здесь, не мимоходом, а особыми словами надо бы рассказать о той, кого он любил и кто любила его, — о его русской жене Марине Владимировне Поляковой, действительно больше известной у нас как французская киноактриса Марина Влади). Не только ребята с приисков, студенты Харькова или рыбаки Приморья гордо заявляли о своей подвластности его таланту — Ю. Трифонов, Б. Окуджава, Б. Ахмадулина, П. Капица, М. Ульянов… Какая концентрация творческой мощи только в этой малой части славных людей нашего Отечества, глубоко почитавших неповторимый дар Владимира Семеновича Высоцкого.
Но даже эти проницательнейшие из граждан страны были светло потрясены тем проявлением всенародной любви, которая выплеснулась на Таганскую площадь, на Верхне-Радищевскую улицу, на Интернациональную улицу, через Яузу и дальше, дальше, на пять километров по набережной. Не могло быть и речи о том, что скромное старое здание театра, где шло прощание, пропустит сквозь себя хоть малую толику скорбящих. Но люди стояли.
К началу второго стало безоговорочно ясно, что и проблеска надежд нет. И тогда люди стали просить впереди стоящих передать туда, в театр, цветы. Их передавали над головами.
У студии документальных фильмов в этот понедельник чего-то не было — то ли аппаратов, расписанных на игры, то ли пленки, предназначенной для свершений. Река цветов текла над тысячами человеческих голов, но нам никогда уже не видать этого величественного зрелища, которое во всей неповторимости смогли познать только вездесущие мальчишки, рискованно обсевшие ветви деревьев и даже крышу станции метро.
Впрочем, все обошлось благополучно. Кажется, никому в огромной толпе не отдавили даже ноги. Милиция в этот день была безукоризненна — вежлива, услужлива, предупредительна. Наверное, правда, что по случаю Олимпиады в Москву были отобраны лучшие ее представители.
А может, дело не в отборе. Может, милиционеры были самые обычные. Просто те, кто, возможно, никогда не слышал очень смешного «Милицейского протокола», со слезами провожали капитана Жеглова…
Фотографий сделано было много. Ревностные собиратели материалов о Высоцком постоянно присылают мне все новые и новые, неизвестные доселе. Недавно я получил из Запорожья восемь фотографий — случайно оказавшийся на месте фотолюбитель сфотографировал прежде всего написанный от руки некролог, вывешенный перед зданием театра, и ничего не подозревающих людей, спокойно проходящих мимо, потом кучки прохожих, собирающихся около некролога, и, наконец, бесконечные колонны молчаливых людей. Шествие никем не направлялось, но это не была толпа, запрудившая площадь и улицы. Люди стояли лишь с одной стороны, оставив другую для транспорта. Кто-то незримо присутствующий невидимой рукой наводил порядок на улицах и бульварах, и так было вплоть до Ваганьковского кладбища.
Записаны были и слова прощания, сказанные в фойе театра, — не очень четко, наверно, издали и на любительский кассетник.
Горестны были слова артистов и режиссеров в час разлуки. Безутешная скорбь приглушала их голоса, невозможно было осознать неожиданную потерю, разум отказывался воспринимать страшную реальность. И одновременно уже тогда, в посмертном прощании, прозвучали оценки и прогнозы, оказавшиеся единственно верными.
Грустно сознавать, что эти сердечные, возвышенные слова об артисте, поэте и певце были произнесены едва ли не впервые лишь сейчас, у его гроба…
Юрий Любимов. Владимир был неукротимый человек. Он рвал свое сердце, оно не выдержало и остановилось. Народ отплатил ему своей большой любовью. Третьи сутки люди идут день и ночь — проститься с ним, постоять у его портрета, положить цветы, раскрыть зонты и охранять цветы от солнца, чтобы они не завяли. Мы мало охраняли его при жизни, но, видимо, такова горькая традиция русской поэзии.
