Любен Георгиев - Владимир Высоцкий. Встречи, интервью, воспоминания
Обзор книги Любен Георгиев - Владимир Высоцкий. Встречи, интервью, воспоминания
В книге живет и образ собеседника знаменитого певца и актера— самого Любена Георгиева. Об этом нельзя не сказать, и это большое достоинство, которое, несомненно, оценит читатель.
Любен Георгиев
Владимир Высоцкий. Встречи, интервью, воспоминания
Предисловие
Рукопись Любена Георгиева я прочитал на болгарском языке с завистью — жалел тогда, что она выйдет не на русском, не в Советском Союзе, равно как и о том, что не у нас творчество этого феноменального поэта и актера имеет такую полную библиографию, какой удостоился Владимир Высоцкий на земле болгарской.
Нельзя считать, что в СССР Высоцкому «недодали славы», — он, как и Шукшин, стал национальным героем, что не так часто случается с нашим братом писателем; слава же актеров, как правило, еще эфемернее — она шумна при жизни, но изменчива и ветрена после смерти. Сколько тому примеров!
Высоцкий — явление особое. Не в том ли его «особость», что совместил его дар разные грани художника — певца, поэта, актера — и что сплав этот оказался уникальным, неповторимым в своем редкостном единстве.
Л. Георгиев применил термин голландского футбола — «тотальный». «Тотальным» именует он «сверхамплуа» — да позволю и я себе вольность стиля — Высоцкого.
Да, как актер Высоцкий смущал приверженцев строгих актерских амплуа. Но эта общая мысль, знакомая и нашим театроведам, удачно соединена у Георгиева с главной концепцией Театра на Таганке, с которым связана была актерская судьба Высоцкого. Георгиев считает, что кредо театра — синтез систем Станиславского, Мейерхольда, Брехта, Вахтангова.
Психологизм, социальная острота и революционность массового действа, «отчуждение» актера от персонажа и яркая зрелищность — все это только на первый взгляд разные идеи. В практике Театра на Таганке они совмещены отнюдь не эклектически, а диалектически.
Заслугу Любена Георгиева я вижу в том, что он умело выводит «родословную» амплуа Высоцкого из этого новаторского синтеза театральных идей.
На высоком уровне анализа рассматриваются все основные роли Высоцкого на сцене: Гамлет, Керенский, Галилей, Янг Сун, Хлопуша, Лопахин, Свидригайлов. Верно проведена мысль о «магнитном поле» Высоцкого в труппе. Он был не то что солист, лидер, «первый любовник», а именно творческий магнит, цементировавший коллектив творцов, среди которых немало ярких индивидуальностей.
Точно передано характерное в игре Высоцкого, самой внешности. Тонко раскрыта концепция «Гамлета» в его трактовке: Гамлет — Высоцкий взвешивает, проверяет — новая эпоха говорит в нем. И современное чутье подсказывает: лес рубили много раз и щепки летели слишком часто…
В песенном творчестве — это хорошо почувствовал Л. Георгиев — Высоцкий входит в образ предельно. Собственно, в песне у него каждый раз — особая роль. Он говорит разными голосами своих героев. Где «я» Высоцкого? Оно — в отношении автора к жизни, персонажу, явном и недвусмысленном. Георгиев не скрывав·? сложности такой позиции — известно, как ругала поэта вульгарная критика, ставившая знак равенства между Высоцким и его героями, далеко не всегда «положительными».
Любен Георгиев, автор этой книги, — доктор филологии, доцент Высшего института театрального искусства, сам яркая личность, мыслящая неординарно, остро, он не боится «быта», «мелочей», устного «фольклора интеллигенции». И хорошо знает нас, москвичей. Вспомним хотя бы названия некоторых прежних его книг: «Московские квартиры», «Московские встречи», «Театральная Москва»… Материалом для них послужили снятые Л. Георгиевым телефильмы, взятые им интервью и собственные впечатления от встреч с советскими режиссерами, актерами, писателями.
Между прочим, Георгиевым снят и телевизионный фильм о переводчике настоящей книги, детском поэте Викторе Викторове, который, являясь также болгаристом, знакомит наших' читателей с болгарской художественной литературой.
Известно, как умирает спектакль во времени. Но вторую жизнь дает ему летописец театра. Л. Георгиев — опытный хроникер. Он рассказывает много интересного, чего не знают и у нас в стране. Его стиль свободно совмещает рассказ, интервью, разбор, описание и в книге о Высоцком. Он знаком с героем близко. Этого знания ничто не заменит. Автор — подробный летописец ежедневного быта актера, того творческого быта, без которого нет атмосферы, «воздуха факта». Врезаются в память сотни мелочей, которые в результате прочтения книги оказываются вовсе не мелочами, а некими символами судьбы, чертой характера, знаком общей мысли. Тут все к месту: и то, как рухнула металлическая балка на репетиции «Гамлета», чуть не убившая Высоцкого, и как раздражала его манера французов во время гастролей театра переводить дословно (в подстрочнике) гениальное стихотворение Пастернака…
У автора цепкий взгляд, редкая память — это ценные качества.
Автор любит своего героя. Сколько раз мы повторяем эти слова, но порой не вдумываемся в них. Л. Георгиев пишет влюбленно. И это диктует живость стиля, пристрастность оценок, ревнивое охранение памяти Высоцкого от прилипившихся к нему, к его имени пошлости и спекуляции.
Рассказав, как во время интервью в Болгарии Высоцкий не хотел, чтобы безличное «вы» (официальность!) вытеснило простое и естественное «ты», Л. Георгиев пишет: «Сегодня меня тяготит не вежливая форма обращения, которая осталась в печатном тексте, — невыносимо тяжело говорить о Высоцком в прошедшем времени».
В книге живет и образ собеседника знаменитого певца и актера— самого Любена Георгиева. Об этом нельзя не сказать, и это большое достоинство, которое, несомненно, оценит читатель. А у этой книги, конечно, будет большой читатель.
Владимир Огнев
Необходимое вступление, или почему я написал эту книгу
Летом 1980 года, в разгар Московской Олимпиады, находясь в Варне, я получил известие о смерти Владимира Высоцкого. Тут же уехал в Софию, чтобы написать краткую прощальную статью в память о нем.
Два дня я ждал, прежде чем за нее взяться, — ровно столько, сколько ждали в 1971 году его друзья и поклонники, получившие известие о несчастье, которое произошло с Высоцким. Тогда Андрей Вознесенский написал свой «Оптимистический реквием»:
Спи, шансонье всея Руси отпетый,
ушел твой ангел в небеси обедать…
Оптимистический потому, что Владимир Высоцкий воскрес, воистину и наяву, вернулся с того света. (С той поры у его друзей вошло в поговорку: «Все — туда, а ты оттуда».) Еще однажды его вывели из коматозного состояния после сильного горлового кровотечения. Но сейчас — увы, три раза подряд чуда быть не может, — сейчас вся Россия оплакивала своего златоустого сына, который отправился в вечный свой отпуск.
