Любен Георгиев - Владимир Высоцкий знакомый и незнакомый
Оплакивая Шукшина от имени всего народа, он скорбит о нем и как о своем близком товарище — Шукшин полтора года снимал комнату в доме, где жил Высоцкий (тогда они часто встречались). Сохранилось признание певца — он сожалеет, что ни разу не снялся вместе с Шукшиным, и говорит, что постоянно смотрит его фильмы при повторной демонстрации.
Песню «Кони привередливые» Ульянов назвал провидческой.
Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю
Я коней своих нагайкою стегаю-погоняю.
Что-то воздуха мне мало, ветер пью, туман глотаю,
Чую с гибельным восторгом: «Пропадаю,
Пропадаю!»
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Не указчики вам кнут и плеть.
Но что-то кони мне попались привередливые…
И дожить не успел, мне допеть не успеть.
Я коней напою, я куплет допою —
Хоть немного еще постою
на краю.
Сгину я: меня пушинкой ураган сметет с ладони,
И в санях меня галопом повлекут по снегу утром.
Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони,
Хоть немного, но продлите путь к последнему
приюту!
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Не указчики вам кнут и плеть.
Но что-то кони мне попались привередливые!
И дожить не успел, мне допеть не успеть.
Я коней напою, я куплет допою —
Хоть немного еще постою
на краю!..
Мы успели. В гости к богу не бывает опозданий.
Так что ж там ангелы поют такими злыми
голосами?!
Или это колокольчик весь зашелся от рыданий,
Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани.
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Умоляю вас вскачь не лететь.
Но что-то кони мне попались привередливые!
Коль дожить не успел, так хотя бы допеть!
Я коней напою, я куплет допою —
Хоть мгновенье еще постою
на краю!..
Последнее стихотворение Высоцкого содержит предчувствие недалекой смерти и воспринимается как предсмертное, как прощание с родными и друзьями. Вот эти три строфы, которые стали широко известными, не будучи опубликованными и переложенными на музыку:
И снизу лед, и сверху. Маюсь между.
Пробить ли вверх иль пробуравить вниз?
Конечно, всплыть и не терять надежды,
а там за дело, в ожиданье виз…
Лед надо мною, надломись и тресни!
Я весь в поту, как пахарь от сохи.
Вернусь к тебе, как корабли из песни,
все помня, даже старые стихи.
Мне меньше полувека — сорок с лишним.
Я жил двенадцать лет, тобой и господом храним.
Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним,
мне есть, чем оправдаться перед ним.
Марина Влади рассказала историю этого стихотворения, написанного летом 1980 года:
— Кажется, за день до отъезда в Москву, Володя увидел на столе яркую рекламную карточку — такие у нас бросают в почтовые ящики, агитируя купить какую-нибудь вещь. Он повертел карточку в руках и начал что-то быстро писать между строк рекламного текста и на полях. Закончив, прочел. Мне стихи очень понравились. Говорю: «Подари мне». «Нет, — отвечает, — надо чуть-чуть подправить. Пришлю из Москвы телеграфом». Действительно, кое-что исправил, прислал. После его похорон я перерыла весь дом в поисках этой карточки. Знала, что он не мог ее выбросить. И нашла. Теперь храню как самую дорогую память о нем.
У этого стихотворения нет мелодии, точнее, она не сохранилась, потому что Белла Ахмадулина утверждает, что Владимир пел ей эту песню 22 июля, за три дня до смерти, пел он ее и Джуне Давиташвили. Под текстом стоит дата — 20 июля 1980 г., а текст написан его рукой, мелким почерком на открытке, адресованной Марине Влади. Последние две строки — это прощание с ней, с друзьями, со светом. Мотив, вероятно, звучал печально и траурно, без черного юмора, смерть в стихах эстетизирована и доведена до высшей абстракции, потому что — увы — встреча с ней была совсем-совсем близка…
Как артист Высоцкий не любил изображать смерть. Даже в «Гамлете» он не показывал, как умирает его герой, как падает на землю и прочее. Он просто отдалялся от нас и исчезал в тюле подвижного занавеса. Вспомним о суеверии, описанном в реквиеме памяти Шукшина:
Смерть тех из нас всех прежде ловит,
Кто понарошку умирал.
Конечно, в наши дни ни один автор не может пройти мимо мысли о неизбежном: «Если бы я знал, что будет со мной через десять лет, наверно, мне было бы неинтересно жить дальше», — как-то сказал Высоцкий.
Он не знал, что ожидало его через десять дней. Но строил планы, брал на себя обязательства, увлекался новыми творческими задачами. И так — до последнего дня.
Он был перегружен работой, много ездил.
В середине мая 1980 года Высоцкий — в Польше. Провел в Варшаве всего три дня, играл Гамлета, отмечен премией Международного театрального фестиваля.
В это время в Варшаве находилась его мать, Нина Максимовна. У Владимира не оказалось свободного часа повидаться с ней. Сумел только позвонить Нине Максимовне в отель. Вечером она его увидела… на экране телевизора в своем номере…
Несмотря на колоссальную занятость, нашел время купить отцу зажигалку. Это он делал всегда и всюду, где бывал. Семен Владимирович коллекционирует зажигалки, держит их в специально сделанных ящиках с ячейками. У него их несколько сотен, собранных со всего света. И большинство привез ему сын. Самое невероятное, что все эти зажигалки в полной исправности — щелкнешь и прикуривай!
Летом 1980 года московский театральный сезон был продолжен из-за Олимпиады. Высоцкий — в Париже у Марины Влади. Пора возвращаться в Москву, но она не может за ним последовать — ее сестра Татьяна умирает от рака.
18 июля Высоцкий играет Гамлета, чувствует себя неважно, сразу после спектакля едет домой.
Через десять дней, 27 июля, его ждут в Звездном городке — он обещал выступить перед космонавтами, совершающими продолжительный полет в космосе.
Созрел замысел постановки, в которой Владимир решил выступить в качестве режиссера и артиста одновременно. Это пьеса Теннесси Уильямса «Игра для двоих». Играть он собирался с Аллой Демидовой.
Намеревался в качестве режиссера дебютировать и в кино. Работал в последнее время над сценарием фильма «Зеленый фургон» по повести А. Козачин-ского. У него был договор с Одесской киностудией на съемки многосерийного телевизионного фильма, где он должен был сниматься в главной роли. Начало работы намечалось на осень. Думаю, Высоцкого соблазняла идея создания авторского кино.
Собирался он и заняться прозой. На его столе лежали рукописи начатых рассказов [3].
