Александр Горфункель - Томмазо Кампанелла
В этом и заключалось главное расхождение Кампанеллы и Галилея. В этом непонимании значения математической модели мира, в отказе принять математико-механическое объяснение небесных движений, данное новой астрономией, заключалась решающая причина компромиссной позиции Кампанеллы по отношению к коперниканскому гелиоцентризму. И если он говорит о коперниканской схеме мира как о математической гипотезе, то не потому, что вслед за кардиналом Беллармино видел в признании реальности гелиоцентризма опасность для теологии, а потому, что в его космологии первостепенное значение придавалось не математическим расчетам астрономов и не механической картине небесных движений, а качественному объяснению мира на основе активных начал и поималитетов.
Это противопоставление «физической», т. е. принятой в натурфилософии, картины мира механико-математической его картине лежало в основе полемики Кампанеллы против Галилея. Конфликт переходил в область научной методологии. «Галилей сильнее в математике, нежели в физике», — писал он в «Физических вопросах» (16, стр. 97). По существу спор был не о физической теории мира, а о полемике между натурфилософией Кампанеллы и атомистическо-механической теорией движения. «Галилей философствует недостаточно и, полагаю, неправильно, когда считает воздух и воду сочетанием атомов, более или менее отстоящих друг от друга» (16, стр. 318). «Я удивляюсь, что Галилей… признает очевидным только движение от телесного импульса, а не от силы качеств во всех действиях огня и холода… Если следовать его учению, то придется отвергнуть и действия качеств, так что согревание свелось бы к движению остроконечных атомов, а охлаждение — к движению атомов тупых и оказалось бы, что существует только местное движение без движущих причин, и пришлось бы изгнать из философии причины, и начала, и прималитеты. Такая позиция не только опровергнута в нашей „Метафизике“, но отвергнута и платониками, и пифагорейцами, к которым он примыкает, и стоиками, и мудрецами всех народов» (16, стр. 195). И в письме к Галилею по поводу его исследований плавучих тел Кампанелла осуждал учение, согласно которому в природе существуют «только атомы и отношения» тел, и призывал тосканского математика «вооружиться совершенной математикой и оставить атомы» (24, стр. 176–177).
В переписке с Галилеем Кампанелла доказывал истинность астрологии (25, стр. 177–178). Астрологические представления Кампанеллы основывались на его понимании всеобщей связи явлений в природе. Астрология естественно вытекала из учения Кампанеллы о всеобщей способности вещей к ощущению. Старой астрологии он давал телезианское, натуралистическое истолкование. «Кометы предсказывают голод, войны и смерть… действуя исключительно своим теплом. И, добавляя свой свет в воздух, которым дышат живые существа, они возбуждают гнев, желание мести, недовольство положением вещей, стремление к новшествам и иные страсти, отчего и происходят действия, меняющие положения вещей в мире. А от засух происходит неурожай, а от него — чума…» (26, стр. 289). Астрологию Кампанелла считал точной наукой. «Это необходимо, согласно законам природы», — говорит он об астрологических занятиях соляриев, основанных на «символических соотношениях между предметами нашего мира и того, что находится вне его» (5, стр. 123–124). В астрологических своих воззрениях Кампанелла был не одинок. Среди его современников отдали дань астрологии не только натурфилософы, но и астрономы, такие крупные, как Тихо Браге и Кеплер. Но именно с Галилея начинается разрыв астрономической науки с вековой астрологической традицией. Призывы Кампанеллы обсудить астрологические проблемы не были услышаны во Флоренции.
В том же первом письме Галилею, где он говорил о своей «Астрономии», Кампанелла упомянул и другое свое сочинение, которому придавал большой и глубокий смысл: «О признаках гибели мира в огне», — «но не о полной гибели, — пояснял он, — а о некоем обновлении, о котором свидетельствуют новые явления» (25, стр. 167). Мысль эта давно занимала Кампанеллу — едва ли не с проповедей о конце света в канун калабрийского заговора. «Я предсказал смерть мира в огне, как учили Гераклит и св. Петр, — писал он еще в книге „О способности вещей к ощущению“. — Следовательно, этот организм погибнет, но бог возродит его в какой-нибудь иной, более высокой форме» (24, стр. 33). «Когда все движения неподвижных и блуждающих звезд вернутся к их исходному началу, тогда завершится превращение всех вещей и путь мировой жизни и настанет то, что вечный Разум сочтет прекрасным и благим», — пророчествовал Кампанелла в «Великом итоге» (26, стр. 218). Данные астрономических наблюдений об изменчивости неба, о появлении новых звезд Кампанелла использовал для своей теории о всеобщей изменчивости космоса. И здесь он пришел в столкновение с коперниканством. В противоположность современной ему астрономии он не признавал вечности и «раз-навсегда-данности» небесных движений: реформа календаря не может быть вечной, писал он папе Урбану VIII, «потому что небо движется не так, как думал Коперник, или Птолемей, или Аристотель, или Платон и другие, но как желает бог» (25, стр. 224).
В теологической форме Кампанелла выражал мысль об изменчивости всего мира, в том числе законов движения небесных тел. «Я вижу, что Солнце приближается к Земле и постоянно находится в движении, как на то указывают пятна, открытые Галилеем; следовательно, все вещи нашей системы должны быть обращены в огонь, как учили Гераклит и апостол Петр», — писал он в «Космологии» (48, стр. 46).
Сама по себе мысль о том, что миры-системы, в том числе и наш мир-система, не вечны и, раз возникнув, неизбежно погибнут, была глубокой диалектической догадкой, правда принявшей теологическую форму. Мысль о предстоящем конце света и предшествующем ему глубоком и радикальном изменении, обновлении мира была связана с утопическими идеями Кампанеллы-политика. В движении звезд он хотел увидеть знамения приближающихся великих перемен. Астрономия сменялась астрологией, а та в свою очередь оборачивалась эсхатологическими пророчествами. «Теперь очевидна многообразная нерегулярность в движении звезд и положении планет и полюсов… и, следовательно, мы находимся в конце века…» (48, стр. 94).
Именно вопросы, затронутые в книге «О признаках гибели мира в огне», собирался обсудить с Галилеем Кампанелла, когда писал ему из неаполитанской тюрьмы свое первое письмо. А 20 лет спустя в Риме, получив «Диалоги» Галилея, он высказывал сожаление, что в сочинении его великого друга не затронуты «желательнейшие для меня вещи» — речь шла о тех самых «аномалиях» и отклонениях в движении светил, в которых калабрийский философ видел признаки грядущих перемен. «Все эти древние истины относительно новых миров, новых светил, новых систем, новых народов и т. д. суть начало нового века!» (25, стр. 240, 241).
