Екатерина Цимбаева - Агата Кристи
Летом они встретились с Арчи в Лондоне во время его очередного трехдневного отпуска. Он выглядел нервным, издерганным, не желал слышать ни о чем неприятном. Его мучил синусит (воспаление пазух носа) — совсем неромантическая болезнь, сопровождавшаяся вдобавок сильными головными болями. Вскоре после его возвращения на фронт от него пришло известие, что из-за синусита он больше не будет летать, ему поручили организационную работу в авиации. Для карьеры это было прекрасно, репутацию отважного офицера он давно заслужил, а невозможность непосредственного участия в боевых действиях теперь казалась не столь обидной, как показалась бы год назад. Шел к концу 1915 год. Сводки неизменно гласили: «На западном фронте без перемен». Войну за всех союзников вела теперь одна Россия.
Жизнь в госпитале тоже стала иной. Полевые госпитали перевели во Францию, с ними из Торки исчезли вши, ампутации и пр. Теперь приходилось лечить преимущественно солдат — жертв различных болезней, соответственно резко возросла потребность в лекарствах. При госпитале создали аптеку, и Агата охотно перешла туда на работу. Фармацевты тех лет не имели возможности просто отпускать больным требуемое количество патентованных таблеток; все лекарства приходилось готовить самим по рецептам докторов. Нужно было изучить химию, о которой девушки даже не подозревали, разобраться в формулах, ядах, пробирках и т. д. и т. п. Сдача экзамена на звание помощника фармацевта была делом сверхсложным, которое в Англии усугублялось тем, что требовалось знание метрической системы, полностью непонятной никому из британцев, включая докторов. Для них 0,1 г и 0,01 г не представляли разницы, что было особенно интересно, если речь шла о ядах! Знакомство с медициной и фармакопеей «изнутри» произвело сильное впечатление на молодую женщину. Если прежде она испытывала неприязнь к докторам за их презрение к персоналу, но прощала во внимание к их искусству, то теперь она разуверилась в самом этом искусстве: «Любой профан, каковым я себя считала, наивно верит, что доктор занимается пациентом строго индивидуально, подбирает самое подходящее для него средство и, исходя из этого, выписывает лекарство соответствующего состава в нужных дозах. Вскоре я заметила, что тонизирующие препараты доктора Уиттика, доктора Джеймса и доктора Вайнера не имеют ничего общего между собой и столь же не зависят от заболевания пациента, сколь зависят от доктора».
С тех пор в ее романах обаятельные доктора стали частыми героями — но либо преступниками, либо жертвами! Лишь однажды врач, эпизодический персонаж «Смерти в облаках», остался благородным и живым, однако ему пришлось пожертвовать медицинской практикой и вообще покинуть Англию ради счастья возлюбленной.
Фармацевты оказались не лучше. Тот, у которого сестра Кристи обучалась, однажды поразил ее странностью поведения:
«Однажды, может быть, стараясь произвести на меня впечатление, вытащил из кармана комочек темного цвета и показал мне его со словами:
— Знаете, что это такое?
— Нет, — ответила я.
— Это кураре, — заметил доктор. — Вам известно, что это такое?
Я ответила, что в книгах читала о кураре.
— Интересная штука, — сказал доктор, — очень интересная. Если он попадает в рот, то не приносит никакого вреда. Но стоит ему проникнуть в кровь — вызывает мгновенный паралич и смерть. Именно им отравляли стрелы. А вы знаете, почему я ношу его в кармане?
— Нет, — ответила я, — не имею ни малейшего представления. „Вот уж глупость“, — подумала я, но удержалась и ничего не добавила.
— Что ж, — сказал он задумчиво, — наверное, дело в том, что это дает мне ощущение силы.
Тогда я взглянула на него. Это был маленький смешной круглый человечек, похожий на малиновку, с крошечным красным лицом. В данный момент он просто лучился чувством детского восторга.
Вскоре после этого мое обучение закончилось, но я часто думала потом о мистере Р. Он поразил меня и, несмотря на вид херувима, показался весьма опасным человеком».
Без малого полвека спустя Агата Кристи вспомнила о нем и сделала героем «Виллы „Белый конь“».
5Два года ее со всех сторон окружали лекарства и яды, два года она двигалась по неизменному маршруту дом — аптека — дом, за два года она лишь раз видела Арчи, которому не давали отпуск, четвертый год тянулась война. Непосредственная опасность отступила, возбуждающий эффект борьбы прошел — тяготы повседневности остались. И так хотелось уйти от них, хотя бы в воображаемый мир. В аптеке у нее нередко оставалось свободное время, когда все лекарства приготовлены, а дежурство длится и длится и остается только сидеть и размышлять. Даже беспокоиться о поиске мужа больше не требовалось. Обручальное кольцо на пальце внушало чувство устроенности: важнейшее позади. Ее невольно потянуло к полузабытому сочинительству. Писать легкие психологические этюды стало сейчас невозможно — рука нечаянно напишет что-то тяжелое про боль разлук, про горечь потерь. Драмы о спиритизме тоже казались не ко времени. Для исторических романов она была недостаточно эрудированна, да и не до прошлого, когда живешь в историческом настоящем. Любовные коллизии могли бы отвлечь от действительности, но, по правде говоря, она не умела описывать любовь и не слишком желала уметь.
Ей вспомнился давний разговор с Мэдж:
«Я сказала, что сама хотела бы попытаться написать детективный роман.
— Не думаю, что у тебя получится, — сказала Мэдж. — Это слишком трудно. Я уже думала об этом.
— А мне бы все-таки хотелось попробовать.
— Держу пари, что ты не сможешь, — сказала Мэдж.
На этом мы и остановились. Мы не заключили настоящего пари, но слова были произнесены. С этого момента я воспламенилась решимостью написать детективный роман. Дальше этого дело не пошло. Я не начала ни писать, ни обдумывать мой будущий роман, но семя было брошено».
Пришла пора ему прорасти. Почему детективный роман? С конца XVIII века женщины-писательницы не представляли в Англии ничего необычного. Они могли быть талантливыми и даже гениальными, как Джейн Остин, но им приходилось соперничать с ничуть не менее талантливыми и даже гениальными английскими писателями-мужчинами. Деления литературы на «женскую» и «мужскую» практически не существовало, но никто не мог игнорировать мнение соседей, родных и читателей. А британское общество требовало от писателя, чтобы он в первую очередь был джентльменом, и карало за любые отступления от хорошего тона и приличий. Еще жестче было давление на леди. Исключительная одаренность позволила бы ей подняться над неодобрительным перешептыванием, но если особенной одаренности не было или она ее не ощущала в себе, для женщины-писательницы существовали вполне очевидные ограничения в выборе жанра и сюжетов. И как это ни покажется странным теперь, в начале XX века детективный жанр был заведомо и без всяких сомнений самым благопристойным! В Англии он воспринимался как подчеркнуто спортивная игра между автором и читателями, ведущаяся по заранее известным правилам (в ту пору еще не сформулированным, но уже общепризнанным), нарушать которые недопустимо. Секс, всякие подонки общества и низменные стороны жизни в детективе казались так же неуместны, как на футбольном поле. По сути, это была не совсем литература, а литературная игра, но зато стать настоящим мастером этой игры было нелегко.
