Данила Зайцев - Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева
– А сколь дадите?
– Ребяты, сколь дадите?
– Сто долларов.
– Мало, за шесть тонн сто долларов. Давайте двести. – Поморшились.
Говорю:
– Дают двести долларов.
Говорят:
– Мало. Нас троя, по сто долларов.
– Ребята, соглашайтесь за триста долларов. – Оне моршутся, не соглашаются.
– Ребята, обозлятся – всё потеряете. Не хочете – я пошёл.
– Ну ладно, – согласились.
Заплатили, вызвали транспорт чёльской, загрузили и увезли. Ребяты остались довольны, что так хорошо обошлось. Через сколь-то время приезжаю с деньгами за дробовиком, но оне даже мне его не показали, а сказали: «Мы раздумали продавать». Вот тебе и помог.
3
У тёщи: после Марфиного замужества ишо родила три сына – Тимофей, Анатолий и Алексей, а у нас Андриян, Илья, Алексей – как раз совпалось его рождение на память преподобного отца нашего Алексея человека Божия римлянина, 17 марта старого стиля. Вот его стих монастырский и мой любимый:
Я родился в граде Риме,
Быстро, нежно возрастал,
И отец мой Амфианий
Меня нежно воспитал.
И так любила меня мати,
Не могла без меня жить.
Когда кончил я учиться,
Меня вздумали женить.
Мне сосватали невесту,
Что и сам я не хотел,
Обвенчали меня браком,
Сердцем сильно я скорбел.
Когда мы пришли из церкви,
Пошли в спальню почивать,
И я верную супругу
Стал духовно убеждать.
Помолились вместе Богу,
Я собрался уходить,
Она плакала, просила,
Где и как ей нужно жить.
Она стояла предо мною
И смотрела мне в глаза,
У неё дрожали руки,
Из глаз капала слеза.
Отдал ей кольцо венчально,
Сказал, чтобы не терять.
Говорил, вернусь я скоро,
Велел, чтобы меня ждать.
Последний раз ей поклонился,
А сам вышел и пошёл
Потаённою тропою,
В страну чужую я ушёл.
Костюм новый променял я
Нищим братьям на барахло,
Ходил странником скитался,
Много лет в слезах прошло.
Скрылся я у всех из виду,
Не могли нигде найти.
Я, как блудный сын, решился
К отцу с матерью прийти.
Когда в город Рим явился,
Встал перед своим отцом,
Я, как странник, попросился
Ночевать пустить в свой дом.
На меня отец взглянул, больного,
И сердечно пожалел,
Разрешил мне жить в конюшне,
В дом входить мне не велел.
И с тех пор я жил в конюшне,
В своём родительском дому,
Я, его сын нищий, странник,
Неизвестен был ему.
Зареклась мать после сына
Из дома не выходить
И с моей верной супругой
В заключённой келье жить.
Видел я их ежедневно,
Как грустили обо мне.
Разрывалось моё сердце,
Но я плакал в тишине.
Рабы меня обижали
В доме моего отца,
Обижали, обливали,
Издевались без конца.
Терпел голод, терпел холод
И телесно ослабел,
И в своей конюшне тёмной
Я смертельно заболел.
Взял листок белой бумаги,
Писмо отцу я написал,
Я и матери с супругой
О себе им извещал.
Помолился слёзно Богу,
Слёг я, грешный Алексей,
Предал душу в руки Богу
Я в конюшною своей.
В етот день в соборной церкви
Слышал глас архиерей:
«Умер в доме Амфияна
Странник Божий Алексей.
И ты, Папа Иннокентий,
Пойди его похорони
И как странника достойного
За упокой ты помяни».
Пришёл Папа Иннокентий
Раба Божьего искать,
Помолиться о нём Богу,
Прах его к земле предать.
Амфиян так удивился,
И не знает ничего,
Что умер в доме Алексей
И лежит в конюшне у него.
Отец и мать и его супруга
Рассуждали не дыша:
Кто же етот нищий странник?
Знать, безгрешная душа.
Глядят, лежит он на соломе,
В руках грамоту держал.
Помолились, писмо взяли,
Папа вслух его читал:
«Прости меня, отец мой милый,
Я сынок твой, Алексей.
Жил в дому твоём я долго
И терпел много скорбей.
Обижали, огорчали,
Издевались надо мной.
Теперь лежу я умираю,
Алексей, сыночек твой.
И ты, мать моя родная,
В день кончины моея
За все слёзы и страданья
Ты прости сына меня.
И ты, верная супруга,
От души меня прости,
И тебе Господь поможет
Крест свой слёзный донести».
Амфиян стоял и слушал,
Как читал Папа писмо.
Как узнал про Алексея,
И в глазах стало темно.
Не узнал тебя, мой милый,
Смиренной жизни я твоей.
Ты прости, мой сын любимый,
Дорогой сын Алексей.
Мать стояла, побледнела,
Сказать слова не могла,
Зарыдала, завопила,
Прислонилась и слегла.
А супруга молодая,
Закрыв платком своё лицо,
Тихим голосом вопила,
В руке держав свое кольцо.
Ох, супруг мой неизменный,
Что ты сделал надо мной?
Говорил: «Вернусь я скоро»,
Я ждала тебя душой.
Ты вернулся, не признался,
Не утешил ты меня,
А кольцо твоё венчально
Почернело у меня.
Я вдовою молодою
И девицей остаюсь,
И смиренною душою
Воле Божьей предаюсь.
И с горячею слезою
Поклонилась до земли,
И подруги её взяли,
В свою келью увели.
Тут все люди помолились
За Алексея упокой,
Амфиана утешали,
Чтоб не падал он душой.
Добрый Папа Иннокентий
Погребенье отслужил
И в ограде святой церкви
Алексея схоронил.
Добрый Папа Иннокентий
Погребенье отслужил
И в ограде святой церкви
Алексея схоронил.
После рождение Алексея в Чёеле-Чёель обратились в больницу. Врач-гинеколог угодила женьчина, Сония Алсина. Привёл Марфу, объяснил врачу Марфино здоровье всё подробно. Врач назначила снять все аналисы, взялись мы её лечить. Дома сделали настой от надсады: мёд с алоям в равных частях, в стеклянной посуде, на двадцать дней в тёмным месте. И стала Марфа пить по столовой ложке, до еды, три раза в день. Через шесть месяцев Марфа поправилась, повеселела, стал муж нужон, но огрызаться не переставала. Подбираться в дому и кулинарию не любила, а любила работать на земле, ето её любимоя занятия.
В 1984 году мы со Степаном зимой поехали в Уругвай учиться крюковому пению к тестю. Собрались Степан, Марка, Алексей и я. Начали учиться с первого гласу. Два вечера поучились, Степан взадпятки́, не захотел учиться, говорит, что трудно, Марка с Алексеям тоже не захотели. Ну, оне пошли по охотам, да по рыбалкам, да гули-погули. Мне пришлось учиться одному, за два месяца я все гласы́ прошёл. Ну, слава Богу, теперь можем спокойно молиться в Аргентине.
Собрались домой, приезжаем в Буенос-Айрес. Я решил сходить в русскую лавку книжную. Лавка была Ласкиевича, мы там иногда брали книжки. Прихожу, то́го старика нету, спрашиваю:
– А где тот старик, что нас обслуживал?
Парень отвечает:
– Уже как два года умер.
– Большоя вам сожаление. – Спрашиваю: – Вы с России всё ишо привозите русские книги?
Он говорит:
– Нет, нет спросу, и мы вон выставили всю отцовскую библиётеку. Хошь, бери вон лестницу и смотри, что тебе нужно.
Беру лестницу и на верхных полках проверяю; что интересно, то откладываю. Смотрю, «Протоколы сионских мудрецов». «Ого!» – меня прокололо. Забрал все книги – их было тринадцать штук, – подхожу к прилавку, сын пустил их по низкой цене, даже не взглянул. Ну, я с радостью домой.
Приезжаю домой, читаю ету книгу, перечитываю ишо на два раза́, и у меня мурашики по спине забегали. То, что написано в трёхтолковым Апокалипсисе о последним времени, написано в давние времена Иоанном Богословом, а тут сионские мудрецы пишут, как оне должны поступить с миром, чтобы ём завладеть. Но никто не поверит, все скажут дурак, но одно помяну: действительно мы «гои».
С тех пор стал всем интересоваться, всю информацию рассматривать и анализировать, и за двадцать пять лет, да, точно, не ошиблись, ето опишем дальше.
4
Моя крёстна, мамина сестра Марья, – её нихто взамуж не брал, её прозвище было Царь-баба, все её боялись. Но взамуж она хотела, и как выйти? В то время приехали с Китая, было две ро́вни[102]. Старши перезрелы, им как-то надо было определить свою судьбу. Оне выпивали. Ну вот, моя хрёснушка хотела выйти замуж, ну как? Выбрала телёнка, напоила, переспали, после то́го стали любоваться[103], она забеременела и приказала её брать, а нет – пострашала: в то время за ето власти брались крепко. И хто попал в ету ловушку – ето Анфилофьев Евгений Титович, парень безответный и добрый (их восемь братьяв и две сестры). Бедняге некуда было деваться, пришлось брать, родители были против, и оне сбежались, тайно убежали в Буенос-Айрес. Когда она принесла сына, приехали, но родители их не приняли. Оне стали жить с бабой Евдокеяй, вскоре их свенчали. Дитя окрестили, назвали Борисом, я стал крёстным, а Степанида крёстной, мы с ними водились. Оне пошли по арендам, обои работяги, у них сразу пошло хорошо, он коммерсант, чё вырастит, сам торгует, везёт туда, где нету. Потом рождается дочь, крестили, назвали Анна, тоже моя крестница.
