Владимир Бараев - Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве
Когда появился Кукель, солдаты убрали кисею со стола, внесли горячие блюда. За обедом Бестужев спросил Дадешкилиани, не приходилось ли ему бывать в Адлере.
— У Михаила Александровича там брат погиб, и он ищет свидетелей, а заодно, может, и виновников, — пошутил Муравьев.
— Грузины давно на стороне России, так что никто из них не мог быть виновником. Даже печальная история моего брата Константина не бросает тени на дружбу грузин и русских. Это — семейная ссора. Мой отец вполне мог знать вашего брата, если он заезжал в Кутаис.
— Он бывал там много раз, — сказал Бестужев.
— В десанте у мыса Адлер участвовали огромные силы, — начал рассказывать Муравьев не столько Бестужеву, сколько Сандро и другим, — пятьсот орудий ударили разом. Молодой Путятин командовал тогда фрегатом «Агатополь» и вместе с братом Михаила Александровича бросился в атаку… Между прочим, — Муравьев повернулся к Бестужеву, — я говорил Путятину о вас в Шилкинском Заводе, он хотел свидеться с вами, но уехали вы куда-то. А о вашем брате он сказал, что его убили точно.
— Знаю цену подобным утверждениям. После четырнадцатого декабря один мой родственник клялся, что своими глазами видел меня убитым. Путятин хотел свидеться? Извините, не уверен. В Морском корпусе гардемарины любили подшучивать над салажатами, как называли кадетов. Шутки порой были жестокими. Однажды я заступился за него и Нахимова, и с той поры они не раз находили во мне защитника. Полагаю, что это помнится.
Но вот, представьте, он — генерал-адъютант, вице-адмирал, глава дипломатической миссии, а я кто? И мне кажется, из-за неловкости за столь разные судьбы он и не решился на встречу. Если бы он действительно захотел встретиться, нашел бы меня обязательно…
— А ведь верно, — сказал Муравьев. — Но бог с ним. Моряк он неплохой, однако у меня при одном упоминании о нем начинает болеть голова. Вы правы, Михаил Александрович, своей миссией в Китай он может испортить ситуацию на Амуре.
Бестужев глянул на Раевского, тот еле видным движением глаз дал понять, что они с Кукелем передали Муравьеву мнение Бестужева о миссии Путятина.
— Ну что, славно пообедали. Спасибо вам за баржу, за предложения о переселенцах. Об этом следует подумать, — вставая из-за стола, сказал Муравьев и пригласил Бестужева на ужин с посланными из Айгуна.
ГОСТИ ИЗ АЙГУНА
Бестужев проснулся от света фонаря, с которым Раевский вошел в каюту. Юлий, когда они сошли с баржи, показал на двух оседланных лошадей, сказав, что это позаботился Муравьев.
Несмотря на темноту, лошади, хорошо знавшие дорогу, бежали уверенно, быстро. Их даже пришлось сдерживать. Ярко освещенный изнутри шатер генерал-губернатора казался издали беломраморным дворцом. Когда они спешились и подошли к входу, из-за полога повеяло благовониями, чесноком и хорошим табаком.
Муравьев представил Бестужева гостям, те выслушали перевод от человека в китайском халате, потом, улыбаясь, поклонились ему. Муравьев усадил Бестужева рядом с собой. Справа от него оказались Раевский и Кукель, а Дадешкилиани и гости с переводчиком сидели напротив.
— Завтра посланные амбаня вернутся в Айгун и доложат о вашем прибытии, — Муравьев сделал паузу, чтобы переводчик успел донести смысл слов. Когда гости закивали головами, он продолжил речь. — Разрешение на проход мимо Айгуна уже есть. Более того, нам обещаны лоцманы, но амбань[15] побаивается гнева богдыхана… Последние слова переводить не надо, — не меняя интонации, с той же любезной улыбкой добавил Муравьев.
— А переводчик разве не китаец? — тихо спросил Бестужев Раевского.
— Нет, это крещеный бурят Епифан Иванович Сычевский. Много лет служил в Пекине, а сейчас драгоманн[16] при Муравьеве.
— Откуда у него такая фамилия?
— Дед, говорят, был из поляков, а мать — бурятка с Ангары. Китайский халат ему недавно подарили в Айгуне.
— Прошу передать амбаню, что нынешний сплав возглавляет один из самых именитых людей России…
Бестужев изумленно глянул на Муравьева.
— Это необходимо для дипломатии, — не оборачиваясь к нему, пояснил Муравьев, — в то же время я не скажу ни единого слова неправды.
Бестужев стал с интересом ждать, что еще скажет Муравьев.
— Его отец — известный деятель культуры… Его старший брат Николай — офицер и историограф флота, художник. Другой брат, Александр, — известный писатель, отважный воин, погибший на Черном море, — голос Муравьева звучал торжественно. Китайцы, слушая перевод и кивая головами, с любопытством смотрели на Бестужева. — Сам Михаил Александрович после окончания Морского корпуса, где он учился с видными флотоводцами России, а также небезызвестным в Китае Путятиным, черт бы его побрал, прости, господи, достойно служил на Балтике и Белом море, а последние тридцать лет провел в Сибири, приложив немало сил для ее развития…
— Не хватит ли, Николай Николаевич… — взмолился Бестужев.
— А посему надеюсь, что амбань достойно примет адмирала нашей мирной флотилии и окажет ей всяческое содействие. Предлагаю выпить за здоровье Михаила Александровича.
Чиновники чокнулись с Бестужевым и разом, как по команде, одним махом выпили водку. Затем, не дожидаясь следующего тоста, сами наполняли бокалы водкой, жадно ели мясо, рыбу, заедая все чесноком и острым соусом.
— Кто эти чиновники? — спросил Бестужев.
— Из почтового ведомства амбаня.
— Не совсем прилично они себя ведут.
— Ничего страшного. Я их понимаю и сочувствую. Чинопочитание в Китае немыслимое. И чем ниже чиновник, тем меньше благ и больше пинков. Вполне возможно, они впервые встречают такой прием. Пусть же едят, пьют, видят наше радушие, а потом расскажут своим, как принимают русские даже таких, как они.
— Ваше превосходительство, — обратился к Бестужеву Сычевский, — гости спрашивают, почему вы, такой заслуженный человек, адмирал, но без мундира и вообще одеты очень просто?
— Скажите, что я надеваю мундир в особо торжественных случаях, — нашелся Бестужев.
— А вдруг они попросят надеть его при встрече с амбанем? — возразил Сычевский. — Может, сказать, что вы — декабрист, а сейчас, возглавляя мирный сплав, не хотите быть в парадном платье?
— Про то, что «секретный», не надо, — сказал Муравьев, — а остальное можно.
Во время этих переговоров Бестужев заметил, что один из чиновников, изображая опьянение, очень внимательно, однако, слушает их — даже перестал жевать, хотя рот был полон. Странная догадка поразила его: он понимает по-русски. Надкусив толстую сигару и начав раскуривать ее, Бестужев неожиданно глянул на китайца и увидел его пристальный, изучающий взгляд. «Как бы предупредить Муравьева? — подумал он. — Шептать на ухо неудобно. Сказать по-французски? Но „почтарь“ может знать и этот язык». Бестужеву стало не по себе. Припомнив весь шедший до этого разговор, он подумал, что ничего обидного по отношению к китайцам не было, за исключением замечания, что они не очень прилично вели себя. Но вдруг Муравьев скажет что-то неосторожное? Как, например, о Путятине. Что делать?
