Жан Жюль-Верн - Жюль Верн
Затем следует перечисление волшебных результатов, которые даст эта комбинация.
«Дорогой отец», по-видимому, не очень убежден всей этой диалектикой, ибо в письме от 10 сентября 1856 года сын его с притворным удивлением пишет: «…Видимо, письма мои не очень вразумительны, раз ты приписываешь мне идеи, которых у меня вовсе нет. «Ты, значит, намерен играть», — пишешь ты. Да нисколько же, нисколько!…»
Однако, если Вернов не убедили до конца все эти доводы, они все же вынуждены признать, что сын их твердо решил жениться на юной вдовице.
Брак, на который согласились обе семьи, был окончательно решен, ибо в письме от 22 ноября 1856 года мы читаем:
«Я с тобой совершенно согласен, столовое серебро не сувенир. Поэтому возвращаюсь к серьгам… Это ведь и первый подарок. А что думает мама? Поднеся столовое серебро, я ведь вроде как делаю подарок самому себе».
Пьер капитулировал, и Жюль на этот раз опять поступит по-своему. Что же до Софи, то она написала такое сердечное письмо, что «…его читали, перечитывали, целовали, оно доставило радость всем и будет сохранено в архивах королевства». Мирный пикардийский городок, несмотря на то что там навалило снегу на целый фут, заработает на его любовном пыле.
«Сегодня я покидаю этот милый мне город, где меня задержали. Не думаю, чтобы наша свадьба состоялась до 15 января. Этого требуют приличия особого порядка: надо проявить деликатность по отношению к семье Морель в интересах детей. И мне кажется, что они хотят завершить этот год в трауре… Муж скончался в июле 1855 года, но приличие все же требует своего. Что касается подарков, то они будут очень скромными. Я поднес очень красивое ожерелье — золото и яшма, серег и брильянтов покупать не буду. У нее самой прекрасные брильянты, и мы сделаем для них новую оправу. Платья нового тоже не нужно, у нее их вполне достаточно! Может быть, муфту. Что касается кашемировой шали, то об этом еще подумаем: ничего не решено, а у нее уже есть длинная французская шаль и еще квадратная. Может быть, из ее брильянтов мы сделаем браслет…»
Онорина, наверное, состроила гримасу. Что и говорить — этот посредственный литератор и биржевой подмастерье не очень-то завидная партия. Но, по-видимому, использование того, что, вероятно, было трофеями ее союза с покойным Морелем, не поколебало ее оптимизма. Она охотно соглашается на подобные планы, даже, пожалуй, подсказывает их: все это участь молодых и небогатых супружеских пар. Она благодушно одобрила простоту этой свадебной церемонии, справленной кое-как 10 января 1857 года. Гражданская регистрация имела место в мэрии 3 городского округа, религиозный обряд — в церкви Сент-Эжен. Простота эта, отдававшая богемой, венчание наспех, может быть, и не были ей по вкусу, но она не выказала никакого неудовольствия. Признаюсь, что я нахожу это очень милым, и то, что моя бабка, смеясь, согласилась на полунищенскую жизнь, так мало соответствовавшую ее мечтаниям, мне бесконечно нравится.
Зато Пьер и Софи шокированы! Они ведь буржуа, притом провинциальные, им, наверно, трудно было это понять. Трапеза a la Beranger во второразрядном ресторане их огорчила. Конечно, они могут только сожалеть о том, что обстоятельства не дали возможности подражать роскошным пирам, сопровождавшим свадьбу Эме. Несколько друзей, приглашенных Жюлем, очень скоро внесли веселье в этот свадебный пир, и без того оживленный остроумием жениха и серебристым смехом невесты.
К Пьеру возвращается доброе расположение духа, и за десертом он уже в состоянии прочитать стихи, написанные им по традиции к семейному торжеству, и тем самым включить это событие в цепь семейных свадеб. Его небольшая поэма заканчивалась такими словами:
Четвертой дочери моей
Скажу: приди же поскорей
В наш тесный круг, и знай, что сидя
Среди своих, у очага,
Ты нам близка и дорога.
Мы в тесноте, да не в обиде.
ВТОРАЯ ЧАСТЬ
13. ФИНАНСИСТ НА ВОЗДУШНОМ ШAPE
Устройство в Париже. Путешествие в Шотландию. Рождение сына Мишеля. Жюль Верн пишет еще одну историю с воздушным шаром.
Молодожены селятся сперва на бульваре Бонн-Нувель, а через несколько дней перебираются на улицу Сен-Мартен. А что же было с двумя дочками Онорины? Не годилось перевозить ex abrupto[39] в Париж этих девочек, привыкших к тихому Амьену. Весьма вероятно, что обе бабушки, де Виан и Морель, были к ним привязаны, да и Онорина понимала, что не подобало мешать медовому месяцу. Со свойственной ей женской проницательностью она догадывалась, что мужа необходимо приучать к семье, нарушавшей его жизненный уклад, и что, несмотря на всю его добрую волю, делать это надо постепенно. Есть поэтому основания предполагать, что в течение некоторого времени, по меньшей мере до апреля, девочки — Валентина и Сюзанна — находились на попечении деда и бабки. Впрочем, это всего лишь предположение, ибо Жюль сразу же учел эту трудность и вовсе не намеревался препятствовать своей жене в удовлетворении ее материнского инстинкта. Девочки не должны были пострадать от того, что их мать вышла замуж. И действительно, Жюль очень скоро стал относиться к ним как к своим родным детям. Вероятно, все это и было причиной частых переездов с квартиры на квартиру, которые должны были по мере улучшения материальных возможностей обеспечивать семью помещением, соответствующим ее требованиям.
Известно, что с улицы Сен-Мартен он перенес свои пенаты сперва на бульвар Монмартр, затем на бульвар Мажента, пассаж Сонье, перекресток Круа-Руж. Обстановка была скудная, что существенно облегчало дело. Довольно долгое время для ее перевозки достаточно было ручной тележки!
Жюль вновь обрел свои привычки и с самого раннего утра садился за работу, прерывая ее лишь для того, чтобы посвятить себя на несколько часов финансовой деятельности: теперь на его письмах штамп не Лирического театра, а маклерской конторы Эггли. Онорина тем временем проявляет свои таланты в сфере домашнего хозяйства: она изысканная повариха, превращающая в гурманов своих сотрапезников. Но тут ее постигает первое огорчение: Жюль отнюдь не гастроном! Он совершенно не способен оценить подлинное кулинарное искусство и поглощает с возмущающим жену безразличием все, что кладут ему на тарелку.
За первым последует второе: мужу приходится часто отлучаться из дому, чтобы довольно скудно зарабатывать на жизнь и сохранить общение со своими друзьями из литературного мира. Разумеется, он добросовестно посещает биржу, но дел у него довольно мало, и, похоже, он ходит туда, как в клуб! Под колоннадой биржи толпятся такие же, как он, молодые финансисты, но среди них много и тех, кого интересуют литература и искусство, ибо в то время финансы и литература существовали в добром согласии: Дюкенель, которому предстояло стать директором театра Шатле, Ф. де Кардайяк, владелец театра Водевиль, Шарль Валлю, главный редактор «Мюзе де фамий», Филипп Жиль, ставший после Жюля Верна секретарем Лирического театра, Лоруа, пианист Делиу, Забба из редакции «Шаривари», Гайярдо, Дюклерк, романист Фейдо (отец автора водевилей) и еще много других!
