Михаил Колесников - Сухэ-Батор
Военный министр автономной Монголии, разгневанный до предела, решил покончить с зарвавшимся бандитом… Его мало беспокоило то, что Бабужаб пользуется поддержкой китайского правительства, и то, что Бабужаб состоит на службе у японцев. Даже появление в Урге батальона китайских войск не поколебало принятого решения. На богдохана и его приближенных надежда была плоха. Они уже встали на путь предательства национальных интересов. Оставалось действовать самостоятельно вопреки высшим ламам и князьям. Максаржаб бросил часть своих войск на восточную границу под Тамцаг-Булак. В составе этих войск была и пулеметная рота Сухэ.
Тесть, провожая Сухэ на войну, благословил его, поднес чашу с молоком.
— Бей их крепче, — сказал он. — А победишь злого врага — вернешься с широкой славой…
Янжима с маленьким сыном оставалась в Худжирбулане.
…Шагали по высокой траве кони, тянулись рядами обозы. Безжизненная степь, плоская, как стол, простиралась во все стороны. По степи причудливо извивалась узкая речушка, которую легко было перейти вброд. Вода ее была мутная, темно-коричневая.
Воспетый в легендах голубой Керулен… Отсюда много веков назад орды жестокого Чингис-хана совершали набеги на соседние страны. Синие и белые знамена завоевателей развевались в Тибете, Индии, Индо-Китае, на берегах Персидского залива и Днестра. Потомки Чингис-хана дошли до берегов Одера, Дуная и даже Адриатического моря. Потом огромная империя рухнула, распалась.
Да, это был Керулен — родина «сына неба», завоевателя Чингис-хана и родина безвестных предков нищего крепостного арата Дамдина. Сровнялся с землей, порос травами острыми, как нож, вал Чингис-хана, вымерли его воинственные потомки, а Сухэ, сын арата Дамдина, едет по степи. Остался далеко позади Ундурхан. А потом Сан-бэйсэ.
А еще дальше — Тамцаг-Булак… А впрочем, никто не знает, где может произойти кровавая стычка с коварным врагом.
Много лет прошло с тех пор, как Сухэ был призван на военную службу, многое случилось за это время. Сухэ шел уже двадцать пятый год. Позади солдатчина, курсы пулеметчиков, служба в Худжирбулане, встречи с самыми разными людьми, бурные события…
Сейчас Сухэ ехал впереди колонны, думал о том, что ему наконец-то удалось повидать Керулен. Неподалеку отсюда, южнее, была родина отца — Дамдина.
Люди и кони были измотаны тысячеверстным переходом через сопки и восточные равнины.
Местность в районе Тамцаг-Булака была открытая. Кое-где низины, древние русла высохших речек, солончаки, небольшие соленые озера, а дальше на восток невысокие барханы, полноводная Халхин-Гол и ее приток Нумургин-Гол. Это было поле будущего боя. Оценив местность, Сухэ расположил свою роту за невысоким увалом, выставил охранение. Нужно было дать людям отдохнуть. По сведениям конных разведчиков, Бабужаб имел явное превосходство в силах.
Атаковать его с ходу нечего было и думать. Тревожная ночь легла на притихшие степи. Где-то поблизости был противник, он мог нагрянуть внезапно. Цирики, как только слезли с коней, сразу же повалились на землю, даже не подложив седла под головы. И поднять изморенных походом бойцов не могла никакая сила.
Не спал только Сухэ. Он и сам был измотан до крайности, но сейчас спать было нельзя. У Бабужаба сытые, откормленные кони, японские пушки, немецкие винтовки. Бабужаб был неуловим, как степной ветер.
В эту ночь Сухэ через каждый час проверял караулы, а когда заставал дремлющего цирика, то отсылал его в лагерь, а сам становился вместо него.
Началась жизнь, полная тревог, стычек с врагом. Сухэ лично сам ходил в разведку, стремясь выведать намерения противника. Опасные вылазки в тыл войск бандитов дали многое. Теперь Сухэ знал, с кем имеет дело. На левом берегу Халхин-Гола расположился так называемый министр Даржья со своим чахарским полком. Полк насчитывал более тысячи всадников. Это были главные силы Бабужаба. Если бы удалось скрытно подойти к ним и застать врасплох, можно было надеяться на успех. Бандиты пировали. У майханов — палаток — догорали костры, неподалеку паслись стреноженные кони. Из майханов доносились женский визг и ругань. Награбленное добро было навалено на двухколесные телеги.
Халхин-Гол… Восточный рубеж автономной Монголии. Дальше была Барга, Большой Хинган…
Войско Даржьи не отличалось высокой дисциплиной, — это сразу же отметил Сухэ. Так могли вести себя лишь те, кто привык к полной безнаказанности, верил в свое лихое счастье. Даржья и его командир полка гун Самбу явно не торопились развертывать боевые действия. Они, по-видимому, считали, что монголы не посмеют напасть на них, хотели взять своего противника измором, подождать, когда у него кончится продовольствие. Население откочевало из этих мест, и снабжение монгольских войск становилось неразрешимой проблемой. Сухэ доказывал, что с выступлением медлить нельзя. Он был уверен в своих людях.
Нигде, как в боевой обстановке, узнается характер каждого. Цирики рвались в бой. Один лишь заместитель министра Баяр никуда не рвался. В своей высокой шапке джанджина, в мундире русского офицера— синих, как небо, штанах и хромовых, сверкающих, словно зеркало, сапожках — он гарцевал на сером коне, ввязывался во всякое дело, кричал, брызжа слюной, раздавал направо и налево удары плетью. Этот недалекий человек наивно полагал, что один вид его должен внушить страх Бабужабу и его шайке. О тактике современного боя он не имел ни малейшего представления.
И когда была намечена операция против чахарского полка Даржьи, Баяр оставил себе всего лишь небольшой резервный отряд. Ввязываться в кровопролитную драку ему не хотелось.
— Ты, Сухэ, искусный батыр, сам министр отметил тебя в приказе, — говорил он насмешливо-льстивым голосом, — на тебя вся надежда войск прославленного Хатан-Батора Максаржаба.
— Наш министр любит говорить: лучше рухнуть скалой, чем сыпаться песком, — с улыбкой отвечал Сухэ.
Используя долины, заросшие солянкой, и сухие русла, Сухэ повел свой отряд к Халхин-Голу. Стояла лунная ночь. Охранение противника удалось снять бесшумно. Сухэ думалось, что половина дела сделана.
Все погубил цирик Даши. Этот Даши вообще не отличался дисциплинированностью и, как подметил Сухэ, был трусоват. Этот Даши заметил конный разъезд врага. Вместо того чтобы пропустить разъезд, он открыл по нему стрельбу, вообразив, что всадники гонятся за ним. В лагере Даржьи поднялся переполох. Первым движением Сухэ было пристрелить здесь же на месте цирика, наделавшего столько бед, но он сдержался. Требовалось срочно принимать решение.
— Вперед! За мной! За Монголию!..
