Иосиф Кобзон - Как перед Богом
…Итак, я видел ее в деле, когда организовывала она театрализованный тысяче людный юбилей своего именитого мужа. Ее спокойный, хорошо поставленный, умеющий властвовать голос распоряжался точно, расчетливо, без суеты. А потом, когда была она хозяйкой двух столичных приемов высшего разряда, увидел я повелительницу вечеров богемы, увидел ночное солнце Москвы перед очередью желавших засвидетельствовать ей свое почтение. Ее улыбка очаровывала и раскрепощала. При ней не было надобности рисоваться.
Встречаясь даже со знаменитостями первой величины, я еще никогда не писал таких слов.
С каким восторгом писал о Чуриковой и Пугачевой! Они тоже прекрасны, но эта женщина прекрасна именно своей красотой. И хотя неумолимое время берет свое, она все равно прекрасна.
Наблюдая за ней, думал: красота ее не знала или почти не знала соперниц. По прошествии нескольких дней вдруг стало очевидным, почему такой модный художник, как Никас Сафронов сказал мне: "Когда я очнулся после автокатастрофы, первое, что пришло в голову, это была мысль нарисовать Нелю. Я понял, что не имею права умереть, не сделав это. Я, дорогой элитный мастер, еще бы и заплатил, только бы Бог дал мне возможность сделать ее портрет". Это сказал Никас. Он сказал о ее красоте, а я хочу сказать о ее умении создавать красоту.
Где я только не был! Чего только не видел! Но таких роскошных, до мелочей отделанных комнат, как у Нели, не встречал. Помню, как поразила меня в Париже зеркально-малахитовая гостиная любовницы. Де Голля, а потом в гостях у князя Морузи, из-за прапрадеда которого, говорят, Россия вступила в войну с Наполеоном, на меня произвел впечатление русский царский стиль. Было ощущение, что князь просто выкрал часть Эрмитажа и поместил его в своем доме. Теперь немало людей имеют большие деньги, но распорядиться ими, чтобы все ценное объединялось в одно целое так, чтобы составляло красоту, могут немногие. Неля может. Мои глаза видели размах и убранство владений европейских миллионеров. Однако мало что из виденного способно сравниться с гостиной Нели Кобзон. Кажется, все самое добротное, дорогое и красивое из лучших магазинов видавшей виды Европы, естественно собралось в комнатах этой неожиданной, живущей контрастами женщины-аристократки. Быть рядом с нею почел бы за честь любой знающий себе цену мужчина.
Законодательница столичных вечеров, словно только что сошедшая со своего трона, она сказала мне: "Ах, Николай, пойдемте, я покажу вам нашу квартиру". Она сказала именно так, хотя в тот перегруженный встречами вечер ей больше бы подошло сказать: "Ах, Николай, и откуда вы свалились на мою голову?" Но она сказала то, что сказала. И мы отправились в экскурсию по будущему музею с красноречивым названием "Квартира И. Д. Кобзона". Однако мне больше хотелось слушать и смотреть не то, что сделали лучшие мастера мира, а то, что появилось на свет благодаря маме и папе Нелички Дризиной. Так звали ее до замужества.
…20-летней девчонкой, красивая и неожиданная, как ранняя весна, попала она из белых ночей Ленинграда в самое варево модных в ту пору московских салонов и… как первая майская гроза всегда производит впечатление ночной молнией на все небо, она его не оставила равнодушным. Сразу с ним произошло то, что на столичном жаргоне называли тогда словом "запал"… Он "запал" на нее. И "запал", как оказалось, на всю оставшуюся жизнь. Так она стала Нелей Иосифа… Я знаю, что пишу, ибо я, как мало кто, видел и знал по-настоящему красивых женщин.
Иногда так хочется затеряться среди людей- Давайте, я буду кормить вас сама, — сказала она, — а то… у нашей молодой работницы вдруг все начнет валиться из рук при виде такого мужчины, — произнесла комплимент ироничная Неля. И тут же распрямилась, как птица расправила крылья, глаза заискрились, улыбка засветилась, и она начала почти летать, накрывая на стол.
- Ну что Вы, я пришел сюда не кушать, а слушать… Вас, — отвечал я. — Но, если, чтобы услышать Ваш рассказ, придется что-то съесть, я готов жертвовать фигурой.
Неля вся набегу… То — то, то — это. И все нужно. И все сейчас. И немедленно. Вдруг говорит: "С минуты на минуту будет художник, чтобы продолжить мой портрет, а я так сегодня набегалась и так устала, что лица на мне нет". Я взглядываю на нее. И вправду: сегодня она бледна больше обычного. Раздается звонок. Это значит, что художник уже пришел и ждет в гостиной. Мы находимся в столовой. И вдруг она говорит: "Послушайте! Я не знаю, что мне делать. Я не могу выйти к нему в таком виде. Вы не обидитесь… если я прямо здесь слегка наведу румянец? Потому что в другие комнаты отсюда не попасть так, чтобы не пройти мимо гостиной… и не испортить настрой ждущему там художнику".
- Что Вы? Напротив. Мне это даже интересно.
Она стреляет глазами и быстро, несколькими мазками, наносит на… и без того приятное лицо — легкий розовый цвет. Все! Она неотразима… Я улыбаюсь. Она лукаво подмигивает. И уходит к художнику.
Пока пью кофе и делаю записи в записной книжке, они занимаются подготовкой к портрету. "Доносятся" отблески и звуки фотовспышек. Это заявляет о себе новая технология живописи…
В ожиданиях начинаю размышлять над сказанным ею до этого.
"…Кобзону со мной повезло. Я весь дом на себе тащу. Все, что здесь сделано, это я. Он только оценивает. И разгоны мне устраивает. Ого… Вы его еще плохо знаете! Я только "летаю" из угла в угол от его разгонов. Наверное, весь дом чувствует, когда он появляется и начинает наводить порядок. Шучу, конечно, но… Иосиф такой человек, что от его глаз ничего не скроется… Он так порядок любит… И я, в этом смысле, незаменимая. Ну, кто бы еще смог все это хозяйство поддерживать в полном соответствии с его взглядами?
- Да за такие деньги, — безапелляционно не соглашаюсь я, — сотня исполнителей найдется. И не хуже. Дело в другом. Он как-то, когда у него крик души был, сказал мне, что "после страшной болезни, едва не закончившейся для меня смертью, я понял, что Неля для меня все! Песни и Неля!" Для него ваша душа незаменима. Ваша верность на все случаи жизни! А вы… про хозяйство. Домохозяек много… нанять можно. А душу не купишь!
- Это он вам, правда, сказал? Это вы не сочиняете? — не верит Неля. И сразу становится такой серьезной и красивой, какой я ее еще никогда не видел. Происходит то, что называется: остановись, мгновение, ты прекрасно! Я мысленно говорю себе: "Невская красавица. Мадонна белых ночей".
…Она может делать несколько дел сразу. Это я, если погонюсь за двумя зайцами, точно ни одного не поймаю. А она одной рукой что-то раскладывает на блюдо, другой, поглядывая то на плиту, то на включенный телевизор, помешивает содержимое блестящей кастрюли, и тут же говорит в прижатую плечом к уху телефонную трубку: "Адочка! Ну, Мулерман… Не вышло с концертными гастролями в "России", так он по Москве с телегастролями ездит с канала на канал… И все, чтобы обиду высказать: какой нехороший Кобзон, потому что Кобзон не хочет с ним мириться. А чего мириться? Когда он столько кляуз на Иосифа распространил, да еще первую жену увел… А мириться, зачем захотел, знаешь? Да, скорее всего, затем, чтобы потом Иосиф помог ему устроить концертную деятельность. Он до того уже на нуль в своей Америке сел, что вынужден по ночам таксистом подрабатывать. Если ты народный артист России, надо было выступать перед своим народом, а не за долларами в Америку лететь. Надо было тогда петь, когда здесь все было в развале, а не сейчас проситься на все готовенькое. Плакаться и ныть — это не по-мужски… А Иосиф просто не хочет вспоминать прошлые обиды. Он — не мелочный… Ну ладно, Адочка, перезвоню. Мне гостей кормить надо. У меня в гостях двое таких мужчин! Писатель и художник…"
