Гарри Каспаров - Безлимитный поединок
Но в тот жаркий август (как, впрочем, и в последующие критические моменты) судьба послала мне спасительный шанс, как бы проверяя, насколько я сумею им воспользоваться. Шанс предстал в виде звонка известной югославской шахматистки Милунки Лазаревич, ныне активного шахматного организатора. Милунка искренне переживала за меня — горячо любя шахматы, она остро реагирует на любую несправедливость по отношению к ним.
Итак, она сообщила, что меня приглашают в Никшич на супертурнир 15-й категории, в котором должны принять участие все крупнейшие шахматисты современности (кроме Карпова). Как мне объяснили позже, этим организаторы хотели продемонстрировать свое отношение к возникшему кризису. Турнир проводился по случаю 60-летия старейшего югославского гроссмейстера Светозара Глигорича, к которому я испытывал глубокое уважение. Впоследствии оно выразилось в желании видеть его главным арбитром на матчах с Корчным в 1983 году и с Карповым в 1984-м. Ирония судьбы: 15 февраля 1985 года именно Глигорич санкционировал прекращение матча между мной и Карповым. Решение, разумеется, принимал не он, но он его поддержал.
Но тогда, в августе 1983-го, я был счастлив, что меня пригласили на такой турнир, а еще больше оттого, что удалось одержать убедительную победу, опередив второго призера — Ларсена — на два очка! Вся шахматная подготовка к сорванному матчу с Корчным воплотилась в моих лучших партиях турнира. Особенно журналисты выделяли партию с Портишем, за которую Спорткомитет СССР присудил мне специальный приз — «За творческие достижения в 1983 году». Однако турнир памятен мне не только шахматными партиями: здесь впервые мне пришлось проявить организаторские навыки. Ведь надо было спасать матчи, а для этого требовалось не так уж мало: организовать письмо гроссмейстеров в ФИДЕ и провести переговоры с Корчным.
Я не знал тогда, хватит ли у меня смелости и твердости отстаивать демократию в шахматах. Перестройка нашего общества была еще впереди. Мне предстояла борьба, и мне объясняли, что в этой борьбе меня могут сломать. Риск был еще и в том, что меня могла сломать сама борьба.
В своем решении я укрепился после бесед в Никшиче с коллегами-шахматистами. Они с пониманием отнеслись к моей позиции противодействовать диктату Кампоманеса. И все же сомнения не оставляли меня. Стоит ли рисковать потерей всего, что до сих пор составляло цель моей жизни? Что важнее: победить Кампоманеса или стать чемпионом мира? И нельзя ли достичь первого другим путем — то есть сначала стать чемпионом, а уже потом, укрепив свое положение, начать борьбу?..
Я попросил участников турнира подписать письмо с требованием о проведении полуфинальных матчей. Желание увидеть эти матчи было всеобщим. Особенно ярко оно проявилось в коротких интервью, которыми пестрели местные газеты: все без исключения гроссмейстеры указывали на необходимость скорейшего проведения матчей.
Вот текст принятого документа:
Участники международного турнира в югославском городе Никшиче считают важным, чтобы конгресс ФИДЕ сделал все возможное для, организации и проведения полуфинальных, матчей претендентов {70} Каспаров — Корчной и Рибли — Смыслов. Мы руководствуемся интересами шахмат.
Б. Спасский, Т.Петросян, М.Таль, У.Андерссон,
С.Глигорич, Л.Любоевич, Б.Иванович, П.Николич,
Б.Ларсен, Э.Майлс, Л.Портит, Д.Сакс, Я.Тимман,
Я.Сейраван.
Вполне возможно, что это была первая в истории шахмат петиция, подписанная почти всеми ведущими гроссмейстерами мира. Некоторые из них (Тимман, Сейраван, Майлс) удивлялись: «Мы, конечно, подпишем эту бумагу, потому что ты должен сыграть с Корчным, но скажи, почему ты не поехал в Пасадену? Как ты мог рисковать всей своей шахматной карьерой только потому, что был выбран не тот город?..»
Единодушие, проявленное гроссмейстерами, дало ФИДЕ понять, что шахматный мир не согласен с неспортивным решением президента. Не оставалось сомнений в том, что вопрос о нашем со Смысловым участии в финале будет решаться за шахматной доской. Не ясно лишь, как развивались бы события, не прими тогда Корчной благородного решения играть полуфинальный матч, а воспользуйся он своим формальным правом на выход в финал. Конечно, моральное осуждение — это сила, но в своей жизни я встречал людей, которые моральное осуждение шахматного мира воспринимают, как простой насморк. Корчной же на деле доказал, что его критика «бумажного» чемпионства была не пустым звуком.
Нашим личным взаимоотношениям помог блицтурнир в Герцог-Нови, на побережье Адриатики, организованный сразу после Никшича. Я выиграл это состязание и притом дважды победил Корчного. Думаю, ему импонировало то, что я играю с ним в одном турнире, несмотря на то, что переговоры о матче находились в критической стадии. Нам удалось несколько раз откровенно побеседовать о будущем матче, которого мы оба с нетерпением ждали.
Итак, колесо закрутилось в обратную сторону. Свершилось «чудо». Чтобы довершить его, потребовались деньги. Советская федерация согласилась на штраф в размере 210 тысяч долларов. Часть денег выплатили Корчному в качестве компенсации за аннулированную победу, часть пошла на возмещение расходов по организации матча в Пасадене и на покрытие финансового и морального ущерба, понесенного ФИДЕ. (Правда, реально вся сумма выплачена не была. Когда страсти улеглись, Кампоманес предложил нашей федерации облегчить бремя взваленной ноши. Взамен части суммы в Советском Союзе были проведены шахматные семинары для развивающихся стран, которые, надо сказать, особой пользы не принесли, поскольку приехали в основном не играющие шахматисты, а функционеры от спорта.) Кроме того, Корчному было обещано прекратить бойкот турниров с его участием, начатый Шахматной федерацией СССР в 1976 году.
Вот какую цену заплатила советская сторона, чтобы возместить урон, нанесенный в результате махинаций с полуфинальными матчами. Это была самая крупная уступка нашей федерации за всю историю ее взаимоотношений с ФИДЕ, и Кампоманес с удовольствием воспользовался случаем продемонстрировать шахматному миру, как он утер нам нос. Да, то был драматический момент в жизни нашего спортивного руководства. Оно было вынуждено защищать себя и затаилось в надежде, что ветер перемен ослабнет или даже изменит свое направление…
Теперь предстояло найти место проведения матчей.
Ключевую роль сыграл тогда английский гроссмейстер Реймонд Кин, занимавший в ФИДЕ пост секретаря Совета игроков. Он прилетел в Москву для переговоров с руководством Советской федерации. Кин был удивлен, когда сам начальник Управления шахмат Крогиус встретил его в аэропорту (редчайшая честь!), но еще больше он удивился, когда все наперебой стали рассказывать ему о том, как они тут помогали Каспарову. Это было что-то новенькое… Кин сказал, что мог бы быстро организовать оба матча в Лондоне, но при условии: советская сторона публично признает, что Кампоманес, выбрав Пасадену, не превысил полномочий президента ФИДЕ, и выплатит оговоренную компенсацию. Кампоманеса он уже уломал, пообещав, что его издатели подарят развивающимся странам большое количество шахматной литературы для популяризации там шахмат. Способ же побудить Корчного согласиться с этими условиями, как сказал Кин, заключался в комбинации денежных инъекций с прекращением его бойкота в турнирах.
