Гарри Каспаров - Безлимитный поединок
Гарри Каспаров - Безлимитный поединок краткое содержание
Рассчитана на широкий круг любителей шахмат.
Гарри Каспаров
БЕЗЛИМИТНЫЙ ПОЕДИНОК
ПРЕДИСЛОВИЕ
«Дитя перемен»
10 ноября 1985 года, на следующий день после того, как я стал чемпионом мира, Рона Яковлевна Петросян сказала мне нечто неожиданное: «Гарри, мне жаль вас». В душе я сразу отверг ее слова, тем более что сказано это было в тот момент, когда я вместе с друзьями праздновал в Москве свою победу. Чего меня жалеть? Я только что завоевал мировую корону, мне двадцать два, я самый молодой чемпион в истории шахмат!
Но я знал, что Рона Яковлевна — человек сведущий и многоопытный. Уже не раз она делала мне важные предупреждения, и у меня не было причин не доверять ее интуиции. «Но почему меня нужно жалеть?!» Я напрямик спросил об этом Рону Яковлевну. «Мне жаль вас, Гарри, — ответила она, — потому что ваш самый счастливый день уже позади!»
Слишком рано еще говорить о том, права ли была вдова девятого чемпиона мира. В конце концов, мне и сейчас только двадцать шесть. Но в ее словах я почувствовал тогда и другой, более глубокий смысл. Было в них какое-то смутное беспокойство, как бы предвосхищение моих будущих проблем. И это отозвалось в душе тревожной нотой…
Мама считает самым важным днем моей жизни 13 апреля 1963 года — день, когда я родился. Собственно, это могло случиться и днем позже, так как я появился на свет в 23.45. В известном смысле мама предпочла бы, чтобы так и произошло. Но родился я все-таки 13-го, и, вопреки всем суевериям, эта цифра оказалась для меня счастливой. Настолько, что я даже стал тринадцатым чемпионом мира.
Но для меня самой памятной стала другая дата — 15 февраля 1985 года, постыдный день в истории шахмат, когда президент ФИДЕ Флоренсио Кампоманес с благословения нашего спортивного руководства прервал мой первый матч за мировое первенство с Анатолием Карповым. Прошли годы, но драматические события, случившиеся в тот день на пресс-конференции в гостинице «Спорт», до сих пор отдаются эхом в шахматном мире.
Сейчас я понимаю, что в те считанные секунды, за которые я тогда преодолел путь из зрительного зала к трибуне, чтобы заявить свой протест против незаконного решения, я сделал самый важный выбор в жизни. В тот день я бросил вызов своим противникам, моя борьба стала открытой!
Вероятно, мы никогда не узнаем всех деталей сговора между Кампоманесом, Карповым и руководителями Госкомспорта СССР. Но в одном можно быть уверенным: это замышлялось не для «спасения» Каспарова. И, однако, как уже бывало в тяжелые моменты жизни, судьба удивительным образом все обернула в мою пользу. Всякий раз, когда, просматривая видеокассету с записью пресс-конференции, я задерживаю кадр с растерянным лицом Кампоманеса, вижу его бегающие глаза, я укрепляюсь в вере, что борьба, начатая мной в тот день, — справедливая борьба. Она выходит далеко за пределы шахмат, потому что касается самого главного — того, как люди в этом мире должны и как не должны вести себя по отношению друг к другу…
Окончание матч-реванша в октябре 1986 года не только подводило итог тяжелейшим испытаниям, выпавшим на мою долю в ходе борьбы за шахматную корону, но и давало наконец хоть какую-то передышку. Именно в те дни созрел замысел собрать воедино фактический материал и попытаться создать целостную картину пережитого, для того чтобы люди могли лучше понять подлинный смысл той борьбы, которую я продолжаю вести, и уяснить природу противостоящих сил. Я понимал, что, когда приходится писать по горячим следам событий, на многое неизбежно накладывается отпечаток незавершенности действия. Но ведь в данном случае можно было говорить и о целом жизненном этапе: я стал чемпионом мира.
…Евгений Евтушенко, написав в начале 60-х годов автобиографию, изданную на Западе, назвал ее «преждевременной», а спустя четверть века, выступая в Центральном Доме литераторов, откровенно признался: «В тридцать лет такие книги не пишут».
А в двадцать четыре? И все же не будем спешить с выводами. Конечно, с возрастом мы становимся объективнее, сдержаннее в оценках. Но становимся ли мы искреннее? Я думаю, что годы притупляют остроту реакции, свежесть взгляда на многое, что было ранее, и мы невольно начинаем подгонять факты под события, которые произошли позже.
Есть и другой стимул для столь раннего написания автобиографии: понимание того, что такая книга — часть твоей борьбы, что необходимо как можно скорее сформулировать и открыто провозгласить свои жизненные принципы…
Должен сразу оговориться, что публикация книги «Дитя перемен» («Child of change») у нас в стране не входила поначалу в мои планы. И отнюдь не потому, что я этого не хотел, просто надежд на ее издание было тогда крайне мало. Но наша жизнь стремительно меняется, и шахматная — тоже…
Все благоприятствовало написанию книги. Перестройка в стране набирала силу, гласность начала проникать в самые глухие зоны политической жизни, на Западе резко повысился интерес к происходящим у нас событиям. Моим соавтором стал Дональд Трелфорд — видный английский политический обозреватель, главный редактор еженедельника «Observer». Имевшийся у меня опыт интервью, в том числе и в западной прессе, позволял надеяться на успешное решение сложной задачи. Ведь книга «Дитя перемен» даже не писалась — я просто наговаривал ее на диктофон на английском языке, которым владею, конечно, много хуже, чем родным русским. К тому же подгоняли сроки: завершение работы над книгой совпало с подготовкой к севильскому матчу.
Увы, всех трудностей преодолеть не удалось. Несмотря на прекрасное переложение Трелфорда, мои взгляды и мысли не нашли полного отражения в книге. Тем не менее мне удалось получить необходимый опыт, нащупать свою форму подачи материала.
Выход книги «Дитя перемен» одновременно на шести европейских языках переполошил тех, кто надеялся с помощью послушных органов печати представить свои деяния в выгодном свете. Неудивительно, что сразу же по окончании матча в Севилье у нас в стране началась мощная газетная кампания против книги.
Но спрашивается: если книга на русском языке не издана, никто ее не читал, то как можно заводить серьезный разговор о ней, а тем более устраивать ее осуждение? Не в духе ли это былых времен, о которых один писатель остроумно сказал: «Мы знали все ошибки Фейербаха, не прочитав ни одной его строчки»?
Любопытно, что другую мою книгу — «Два матча», вышедшую в канун севильского поединка, «заинтересованные лица» просто не заметили, и никаких дискуссий о ней в печати не возникало. Хотя она не менее острая, а во многом открыто полемичная. Видимо, причина в том, что она издана у нас в стране. И если бы кому-то вздумалось вырвать из контекста цитату и произвольно истолковать ее, как это делают иные мои оппоненты, высказываясь о книге «Дитя перемен», то любой читатель без труда мог бы уличить подобного критика в недобросовестности. Когда же такой возможности нет, это развязывает руки.
