Дмитрий Лобанов - Петр Столыпин. Великий человек Великой России!
Вся революция, без «привходящих ингредиентов», стояла и стоит на одном главном корне, который, может, и мифичен, но в этот миф все веровали: что в России нет и не может быть честного правительства; что правительство есть клика подобравшихся друг к другу господ, которая обирает и разоряет общество в личных интересах. Может быть, это и миф; наверно — миф; но вот каждая сплетня, каждый дурной слух, всякий шепот подбавлял «веры в этот миф». Можно даже сказать, что это в общем есть миф, но в отдельных случаях это нередко бывает правдой. Единичные люди — плакали о России, десятки — смеялись над Россией. Это произвело общий взрыв чувств, собственно русских чувств, к которому присосалась социал-демократия, попыталась их обратить в свою пользу и частью действительно обратила. «Использовала момент и массу в партийных целях». Но не в социал-демократии дело; она «пахала», сидя «на рогах» совсем другого животного. Как только появился человек без «сплетни» и «шепота» около него, не заподозренный и не грязный, человек явно не личного, а государственного и народного интереса, так «нервный клубок», который подпирал к горлу, душил и заставлял хрипеть массив русских людей, материк русских людей, — опал, ослаб. А без него социал-демократия, в единственном числе, всегда была и останется для России шуткой. «Покушения» могут делать; «движения» никогда не сделают. Могут еще многих убить, но это — то же, что бешеная собака грызет угол каменного дома. «Черт с ней» — вот все о ней рассуждение».
Многие отмечали приветливость и человечность Петра Столыпина. Например, В. В. Шульгин, писал: «П. А. Столыпин был несомненно добрый человек, которому внушала отвращение всякая жестокость, способный до глубины сердца пожалеть всякого, даже врага, как только враг становился безвредным и жалким. В этом отношении глубоко характерно отношение его к человеку, который нанес ему смертельную рану: «Он [Богров] мне показался таким бедным и жалким, этот еврейчик, подбежавший ко мне… Несчастный, быть может, он думал, что совершает подвиг…» Это великодушие и жалость к своему убийце ясно показывают, какой мягкой, почти женственной была душа Столыпина, и как бесконечно тяжело давались ему суровые меры, которыми ему пришлось остановить революционное движение. Но он понимал, что несвоевременная жалость есть величайшая жестокость, ибо та жалость понимается как трусость, окрыляет надежды, заставляет бунт с еще большей свирепостью бросаться на власть, и тогда приходится нагромождать горы трупов там, где можно было бы обойтись единицами. Он сурово наказывал, чтобы скорее можно было бы пожалеть… Он был русский человек… Сильный и добрый…» (Федоров Б.).
Второе, в чем можно не сомневаться, говоря о Столыпине, это его любовь к России и русскому народу, к самодержавию, которое он считал единственно верным и спасительным для страны политическим устройством. Русский патриот до мозга костей — таким видели его современники, лишенные болезненных крайностей левого и правого уклона.
«Он завещал нам любовь к России и к русской народности, любовь, требующую от нас готовности жертвовать родине всем, — до жизни включительно, любовь к родине, как к великому государству, созданному трудом, кровью наших русских предков и навеки неделимому, — любовь, выражающуюся в почтении к историческому прошлому родины, в горячей заботе о ее благоденствии, цельности и могуществе в настоящем и в вере в ее великое будущее. Он завещал нам любовь и неизменную верность самодержавной власти русских государей, как к оплоту целости и могущества государственного во времена мирного течения государственной жизни, и бесценного сокровища в дни уклонений государственной жизни от исконной правды русской. Он завещал нам свою любовь к исконной вере Православной и особый заботы о процветании ее, как Церкви господствующей. Он завещал нам любовь к свободе, но не к той свободе, которая доступна только верхним, более обеспеченным классам и остается пустым звуком для всего народа русского, а к свободе, построенной на основе хозяйственного благосостояния земледельческого населения, составляющего огромное большинство русских людей, которая может сделаться достоянием всех русских граждан, без различия положений и состояний. Он завещал нам, поэтому, особые заботы о подъеме благосостояния крестьянского населения, о его просвещении и о внесении в жизнь его порядка и законности. Наконец, он призывал нас к общей, дружной, основанной на взаимном доверии, честной работе, как истинных граждан своей родины, на всех ступенях государственного дела, а равно в областях хозяйственной, промышленной, так как честный, добросовестный и упорный труд может дать благосостояние, просвещение и свободу каждому, созидая в то же время богатство и могущество всего государства» (А. П. Аксаков).
Известие о смерти Столыпина потрясла всех мыслящих и любящих свою родину русских людей. Никогда еще смерть высокого правительственного сановника не являлась таким всенародным горем, никогда убийцы не вызывали такого всеобщего негодования и презрения. От сельских обществ и маленьких уездных городов до столичных дум и законодательных учреждений, всюду были видны чувства искреннего горя по поводу его кончины. Из всех городов России шли сообщения о торжественных заупокойных службах; вдова премьера получала тысячи телеграмм, на могилу Столыпина ехали сотни депутатов с венками, зарождались предположения об увековечении его памяти стипендиями, памятниками и т. п. Смерть от руки Богрова стала последней страницей того подвига, которым была вся жизнь Петра Аркадьевича Столыпина. «Это была жизнь за царя и за Родину, и это была смерть за царя и Родину», — сказал И. А. Гучков, один из красноречивейших думских ораторов на вечере в память погибшего председателя Совета министров.
И, несмотря на негативную оценку реформ Столыпина некоторыми политическими деятелями и историками, многие известные современники русского премьера считали его не просто талантливым реформатором, но твердым и мужественным государственным деятелем, которого можно было сравнить с самыми выдающимися умами человечества.
Важны для характеристики П. Столыпина воспоминания его коллеги по правительству С. И. Тимашева: «…особенность его характера составляло соединение двух обыкновенно взаимоисключающих качеств — чарующей мягкости в отношении к людям (кроме тех, кто становился ему поперек пути) с необычайно твердой, железной волей и редкой неустрашимостью. Этот человек действительно не боялся ничего, не боялся ни за свое положение, ни даже за свою жизнь. Он делал то, что находил полезным, совершенно не считаясь с тем, как отнесутся к его действиям люди, имевшие большое влияние в высших сферах. В случае давления свыше у него всегда была простая дилемма: или переубедить, или оставить свой пост, но никогда никаких компромиссов.
