Юхан Пээгель - Я погиб в первое военное лето
Что там не один человек, это ясно: почти одновременно дали два выстрела. Один, очевидно, предназначался Ветру, второй - мне. Тот, кто стрелял в Ветра, попал, второй, растяпа, промазал. Автоматов у них нет, иначе для большей верности благословили бы нас очередью. На рожон не полезут: не знают, что скрывает лес, это все-таки наша территория. Если худо придется, на помощь мне придут лес и мои быстрые ноги.
Так. Держись, парень, сейчас у тебя некоторое преимущество перед ними.
Прошло наверняка четверть часа.
Мои предположения оправдались.
Сперва на дороге вдоль болота появился один немец. Пилотка за ремнем, брюки подвернуты выше сапог. Он внимательно осмотрел болото впереди, быстро пробежал несколько десятков метров в мою сторону и бросился под куст, потом отполз между кочками на несколько метров в сторону.
Точно по уставу, подумал я.
Наверно, он там перевел дух и оглянулся, нет ли впереди чего-нибудь подозрительного. Лежа, он махнул рукой своим. Теперь из кустов вышел второй дозорный и проделал точно такой же маневр.
Точно по уставу.
А сейчас начну действовать я. Когда они снова высунутся, расстояние будет каких-нибудь сто метров.
Я дам первому сделать перебежку. А когда за ним появится второй, я его убью. Я буду знать, за какой кочкой лежит первый, и сразу пошлю в него свинец. Интересно посмотреть, что он будет делать на этом открытом месте среди болота, когда останется один. Обратно податься страшно, - место открытое и нужно повернуться спиной! Идти вперед тоже опасно - до кустов добрых пятьдесят метров, и он не знает, где я.
Именно так я и поступил, потому что решил их убить. Голова у меня была ясная, и к убийству я был готов. Эту падаль мне нисколько не было жаль.
Итак, когда первый сделал перебежку, я засек место, где он залег и откуда поманил друга. Через несколько мгновений тот появился, он шел неторопливо и неохотно. Я его отлично понимал: угрохали одинокого всадника, чего тут еще цацкаться... больше в этом Проклятущем болоте все равно никого нет...
Как подкошенный упал он на полдороге.
Новый патрон в ствол - и вторая пуля шлепнулась в кочку, за которой лежал на животе старший дозора.
Тишина.
Дьявол, все равно я тебя убью! И кочка тебя не спасет. Я снова выстрелил, еще и еще. Магазинная коробка опустела. В ответ не стреляли. Опять зарядил карабин и почувствовал, что очень устал.
И вдруг мне стало совершенно безразлично, попал я в него или не попал. Если жив, пускай. Больше я в него не стреляю.
Пополз обратно к Ветру. Вокруг него, точнее, на окровавленной траве уже жужжали мухи. Отпустил подпругу и стащил у него со спины седло. Честно говоря, это было тяжко. Снял с головы уздечку. И тут меня вдруг обуял страх.
То был дозор, ясно. Но они же шли впереди какой-то части, как боевое охранение. Торопись, парень, скоро болоте позеленеет от немцев, и ты, как зайчонок, окажешься у них в руках. Через полчаса они атакуют батарею. Скорее!
Седло и узда на загривок, карабин в правую руку, и поднялся на ноги. Одним духом домчался до леса. Бежал, пока хватило легких. В висках стучало, пот стекал из-под пилотки, заливая глаза.
На мгновение остановился. Кроме шума крови в ушах и тяжелых ударов собственного сердца, я ничего не слышал. Или все же? Не звучат ли на болоте голоса? Дьявол, мне уже слух отказывает!
И зачем я тащу это седло, будь оно неладно? Разумеется, так положено по уставу: с павшей лошади следует снять упряжь. В такой же мере по уставу, в какой немцы по уставу пересекали болото.
Ладно, черт с ними, а седло это с моего Ветра, и если уж я взял его, так дотащу до батареи.
Попытался сориентироваться на местности и пошел быстрее, потная рубаха липла к телу. Наверно, я так и остался бы с седлом на дороге, если бы меня не нашел младший сержант Пяртельпоэг. Его отправили меня искать. Положили мы на спину его каурому еще одно седло, он вел лошадь под уздцы, я держался за стремя, чтобы легче было идти.
В лесу уже раздавались характерные для марша звуки. Полк получил приказ к отступлению.
К нам подъехал капитан Ранд.
- Товарищ капитан, обнаружил на болоте немецкую разведку... Нашей пехоты не было... В середине болота проходит колея... Ветра застрелили...
- До этого болота нам дела больше нет, отправляемся на другие угодья, ответил капитан на мой захлебывающийся рапорт.
- Ветра жаль...
- Да, жаль, хороший был конь.
О немцах мы больше не заговаривали. У капитана не было времени для расспросов, а мне не хотелось говорить, что Ветра попросту убили и что поэтому спустя полчаса и я стал убийцей.
Хороший человек капитан, думал я, шагая за пушкой, все-таки послал меня отыскивать. Не то бы я сейчас еще обливался в лесу потом. Бывает такая суета и такая спешка, когда один пропавший человек ничего не значит.
Больше я об этом не думал, например, о том, нужно ли было вообще кого-то посылать в это треклятое болото, если все равно приходится уходить. И если бы вторая пуля меня нашла...
Сунув руку в карман, я нащупал в нем твердый комок, это был кусок сахара в носовом платке.
Какой же ты подонок, сказал я себе. Ты обманул Ветра. У тебя был сахар, когда он просил. А ты, подлец, ему не дал, и он умер, не получив на этой безотрадной войне даже кусочка сахара. Каким же негодяем может быть человек!
Я швырнул узелок в кусты.
39
Сегодня был ранен старший врач полка, очень толстый человек. Произошло это, когда он ехал в своей коляске по лесной дороге. Именно в коляске, в которой когда-то ездил подполковник, командир нашей войсковой артиллерийской группы, в тех случаях, когда не пользовался своим черным автомобилем. Эту коляску потащили с собой на фронт, и командир полка предоставил ее в распоряжение врача - на рессорах все-таки, возите, мол, в ней раненых.
Ну да, а тут вдоль дороги на бреющем полете летел "мессер", доктор и ездовой едва успели укрыться в придорожной канаве, лошадь сама понесла в лес. Но в силу того, что доктор был очень толстый, а канава мелкая, два осколка угодили ему в ягодицы. Он приспустил разорванные брюки, ездовой кое-как перевязал ему задние полушария, помог забраться в коляску и уложил на бок.
У ездового был хорошо подвешен язык, и он рассказывал эту печальную историю с особым удовольствием, что тоже можно понять. Все мы когда-то стояли, спустив брюки, перед этим самым доктором, чтобы тот проверил, в порядке ли наш источник радости. А теперь было наоборот. Само собой понятно, что ездовому задавали немало уточняющих вопросов.
40
На этот раз, кажется, обошлось.
Мы сидим и тяжело дышим - после бешеной стрельбы и ужасного напряжения нервы натянуты до предела. Уши заложены, руки дрожат.
