Лучано Паваротти - Я, Лучано Паваротти, или Восхождение к славе
Можете представить, как я мечтал о настоящем дебюте в Ла Скала. Но я отказался, объяснив, что исполнение этой партии испортит мой голос, и моя карьера окажется самой короткой за всю историю оперы. Мне ответили, что им важно выпустить меня только в «Вильгельме Телле», а больше их ничто не волнует.
Цилиани, более понимающий, что к чему, поинтересовался, в какой опере я действительно хотел бы спеть. Я ответил — в «Сомнамбуле». Цилиани удивился:
— Почему?
— Чтобы доказать вам и себе самому, что меня не пугает никакая партия, лишь бы только она подходила моему голосу. Но я не собираюсь рисковать, не хочу губить голос, взявшись за слишком трудную для меня партию, даже ради того, чтобы петь в Ла Скала.
Руководство миланского театра поручило мне партию Герцога Мантуанского в опере «Риголетто», которая уже давно входила в его репертуар. Я спел ее много раз. Наконец, мне предложили… нет, не «Сомнамбулу», а более позднюю оперу Беллини — «Капулетти и Монтекки». Таким образом, мой дебют в Ла Скала состоялся в партии Тебальда в новой постановке оперы Беллини.
Итак, ирландке я обязан своим первым появлением на сцене прославленного на весь мир театра Ковент-Гарден и австрийцу — дебютом в Ла Скала. Я подчеркиваю это лишь потому, что я — итальянец и, хорошо зная наши недостатки, думаю, полезно обратить на них общее внимание.
Хотя я и считал фон Караяна своим доброжелателем, но и он пригласил меня только для того, чтобы заменить другого тенора. Конечно, это лучше, чем вообще никогда не быть ангажированным столь великим дирижером, но все же лучше бы меня сразу выбрали на определенную партию.
Наконец, произошло и такое событие в моей карьере.
В следующем сезоне фон Караян готовил в Ла Скала «Реквием» Верди. Исполнение намечалось на январь 1967 года в концерте памяти Артуро Тосканини, по случаю десятилетия со дня смерти великого маэстро. Нужно быть оперным певцом, чтобы понять, какое счастье, когда великий дирижер выбирает тебя для такого музыкального события. Он бесконечно осчастливил меня.
Этим последним весьма важным событием завершился шестилетний период моей карьеры, который начался премьерой «Богемы» в Реджо Эмилии. Я неплохо дебютировал в Ковент-Гарден и Ла Скала. На следующий год пел с Джоан Сазерленд в «Сомнамбуле» и «Травиате» — обе оперы в Ковент-Гарден. — с большим личным успехом.
И вот теперь самый прославленный музыкант Европы для концерта, посвященного памяти одного из величайших дирижеров всех времен, выбрал из всех теноров мира меня!
Я мог считать, что стал профессионалом и достиг цели. Но чтобы по-настоящему называться тенором с мировой славой, оставалось завоевать еще одну «площадку» — Америку.
Герберт фон Караян — один из величайших дирижеров всех времен
Джоан Сазерленд, Ричард Бонинг
Интервью газете «Авант»
БОНИНГ:
С Паваротти я впервые познакомился на прослушивании в Ковент-Гарден в шестьдесят третьем году. Я пришел в полный восторг от его необыкновенного голоса. Звук мощный, неповторимого тембра и взлетает вверх без малейшего усилия. Кроме того, превосходная техника исполнения. После прослушивания я тотчас попросил импресарио Франка Тейта пригласить певца на гастроли в Австралию.
Позже, в шестьдесят пятом году, когда мы репетировали в Майами «Лючию», нашего тенора Чони неожиданно пригласили в Париж выступать с Марией Каллас в «Тоске». Естественно, такое предложение выглядело очень заманчиво. Но мы с Сазерленд оказались в безвыходном положении. До премьеры «Лючии» всего несколько недель, и замену найти не так просто.
Придирчивые администраторы оперного театра в Майами во что бы то ни стало хотели заполучить вместо Чони громкое имя. Кому только они ни звонили, но все напрасно, тогда я посоветовал обратиться к молодому Паваротти. Сначала они и слышать не хотели о нем, но потом все-таки уступили. Вот так и вышло, что Лучано впервые приехал выступать в Соединенные Штаты. Успех он имел, разумеется, огромный. Публика его обожала — она всегда обожает его — так начался его любовный роман с Америкой… — роман, который действительно принес много радостей.
САЗЕРЛЕНД:
Тогда Паваротти был еще совсем неважным актером. Но в опере актерская игра имеет второстепенное значение. При таком прекрасном голосе — остальное уже не столь важно. К тому же Лучано такой обаятельный! Он необычайно искренен во всем. Кроме того, как у бывшего спортсмена, у него хорошая координация, он всегда двигался легко, с какой-то юношеской грацией. Наконец, а для меня это очень важно при выборе тенора в партнеры, — Лучано высокого роста.
БОНИНГ:
Его единственный недостаток в то время — отсутствие сценического опыта. Голос уже тогда звучал великолепно. Это один из тех великих голосов, какие появляются раз в сто лет; голос, который не нужно форсировать, а надо только не мешать ему литься свободно, именно так всегда и поступает Лучано…, неизменно приходя к изумительным результатам. Его отец — тоже прекрасный тенор. Помню, слышал его в Италии. Мы ужинали вместе в одном ресторане, когда Фернандо поднялся из-за стола и запел какой-то романс. Необыкновенный голос… с грудным «до». Можно смело сказать, что способность к пению у Лучано в крови.
Выступления в Австралии, о которых я упомянул выше, организовала солидная фирма Дж. С. Уильямсон. Не знаю уж, сколько лет ею руководили четверо братьев Тейт. Теперь троих давно нет в живых, а последний, Франк, пребывал тогда в весьма преклонном возрасте. В начале своей деятельности, в тысяча девятьсот одиннадцатом году, Франк организовал знаменитое австралийское турне Мельбы, которое стало заметным событием в истории культуры этой страны. И теперь он хотел завершить карьеру, повторив такое турне для Джоан, то есть проехать, как во времена Мельбы, по всей Австралии с большой оперной труппой, с декорациями и костюмами для семи опер.
Разумеется, в наши дни подобное почти неосуществимо, поэтому нам пришлось все несколько упростить. Франк Тейт поначалу сильно упрямился, но переговоры с ним — это фантастика…
САЗЕРЛЕНД:
Франк требовал от нас петь «Богему», «Баттерфляй»… — словом, шедевры, которые, насколько он знал, особенно интересны публике в Австралии. Но он пришел в ужас, когда мы заговорили о «Сомнамбуле» и «Семирамиде». Все же, в конце концов, он позволил нам исполнять то, что мы хотели.
