К Акула - Боем живет истребитель
- Но это случалось, пока я отвечал сам за себя, - сказал он в заключение. - А как только появились у меня подчиненные - тут уж я взял себя в руки! Собственную ответственность надо поднять, товарищ старший сержант, установить контроль за каждым своим шагом...
На полпути к палатке меня перехватил парторт эскадрильи капитан Николай Баботин. Он тоже собирался со мной поговорить. Мой унылый вид вызвал у него веселую улыбку.
- Ладно, Скоморох, потом поговорим, а сейчас танцуй!
В руках Баботина белел конверт.
Радость велика - я уже давно ни от кого не получал писем.
- Держи! На войне весточка из дома - лучшее лекарство от всех неприятностей.
Я с благодарностью взглянул на Баботина, взял конверт, пошел в палатку. На конверте - красивый, дорогой мне Машин почерк...
Спасибо тебе, Баботин, за твою тактичность и чуткость, спасибо за такой приятный сюрприз!
По почтовым штемпелям было видно, что письмо ходило за мной довольно долго. И тем не менее я очень обрадовался ему - все-таки астраханские новости. Узнал и о том, как живет Маша. Весточки из дома, из родных краев - бальзам.
Вчитываясь в скупые, лаконичные строчки, мысленно лечу на родные волжские берега. Какими далекими стали они теперь и какими близкими, дорогими! Невольно подумал о Днепре. На наших картах он пролег широкой, многоводной голубой магистралью. Увидеть его сверху пока не удавалось - наши маршруты еще не доходили до него. Каков он, воспетый поэтами красавец Славутич, к которому ведет меня, сына Волги, военная судьба?
Волга и Днепр... Две великие реки, две могучие артерии Родины. Россия и Украина - кровные сестры! А мы - их сыновья...
Мои размышления над письмом неожиданно прервал Султан-Галиев. Резко откинув полог палатки, он выпалил скороговоркой:
- Спеши, Скоморох, к нам такой большой человек приехал - Герой Советского Союза, ах какой красавец парень, бежим посмотреть...
Героев Советского Союза в нашем полку еще не было. Люди, получившие это высокое звание, представлялись нам исключительными, наделенными какими-то особыми, только им присущими качествами. Поэтому появление в полку Героя Советского Союза становилось событием.
Мы с Султан-Галиевым заторопились на стоянку, где вокруг прибывшего уже собралась изрядная толпа. Протолкались поближе к центру. Перед нами предстал коренастый, плотный, среднего роста, в гимнастерке довоенного покроя, темно-синих галифе и хромовых сапогах голубоглазый майор. На его груди ярко сверкала Золотая Звезда.
Он заканчивал рассказывать какую-то веселую историю.
- Кто это? - спросил я тихонько у капитана Баботина.
- Летчик-инспектор корпуса майор Онуфриенко. Гость между тем незаметно перевел разговор на нашу боевую работу.
- Ну, как воюете, кто у вас лучший боец? - спросил он.
Мелентьев коротко рассказал о делах полка и об успехах некоторых летчиков.
- А какими заботами сейчас живете?
- Да вот получили пополнение - надо пары слетывать, только немец не дает...
- И не даст. Он что-то замышляет, готовится рассчитаться с нами за Сталинград. Так что специального времени для тренировок у вас не будет. В боях придется слетываться. А пара сейчас - основная ударная единица. Это уже признается всеми. В какой эскадрилье у вас больше всего молодых летчиков? неожиданно спросил он.
- Пожалуй, у капитана Устинова, - ответил Мелентьев.
- В таком случае, попрошу Устинова... Попробуем с ним показать молодежи, как пара должна взаимодействовать в воздухе.
Онуфриенко тут же направился к Ла-5, на котором прилетел к нам, Устинов к своему.
Взлетели. Сначала ведущим был Устинов. Его задача - оторваться от ведомого, последний должен не допустить этого.
Завертелась карусель. Устинов стремительно уходил на боевые развороты, пикировал, кабрировал, совершал полупетли с переворотами - Онуфриенко следовал за ним, как нитка за иголкой. Создавалось впечатление, что это буквально ничего не стоит. В его летном почерке ощущалась какая-то легкость, изящность.
Потом они поменялись местами. Столь энергичного, динамичного пилотирования, какое показал Онуфриенко, нам еще не приходилось видеть. Он брал у машины все, что она могла дать, совершенно не щадя ее, не заботясь, выдержит ли она создаваемые им перегрузки, не выйдет ли из строя от перегрева мотор.
Нашему комэску пришлось хорошенько попотеть. К его чести, он до самого конца удерживался на своем месте и лишь в последние секунды приотстал. Но Онуфриенко тут же уменьшил скорость, дал возможность ведомому догнать себя. Этот жест очень понравился мне, да и другим летчикам. Дело в том, что в полку еще с Адлера укоренилась порочная практика: ведомому вменялось в обязанность отвечать за ведущего, обеспечивать ему все условия для боя, а вот об ответственности ведущего никто никогда не говорил. И шло это, как ни странно, от нашего руководящего состава.
И вдруг всем нам дан наглядный урок, как нужно заботиться о ведомом, следить за ним, не давать ему оторваться, потеряться, остаться одному.
В этот момент я взглянул на Ермилова. Он нахмурился - действия Онуфриенко явно были ему не по душе.
Не вызвали она восторга и у некоторых других, кому приходилось терять ведомых. Ясно было, что наступило время перестройки, а на это не все идут с охотой.
Удивительной жизнестойкостью обладают ростки нового. Сколько ни отвергай их, ни отмахивайся от них - они все равно пробьют себе дорогу. Так случилось и на этот раз.
Приземлившись, Онуфриенко провел с нами специальное занятие о взаимодействии пар истребителей. И доказательно, с глубокой обоснованностью пояснил то, что многие из нас чувствовали интуитивно.
Летчик-инспектор покорил наши сердца. Мы попросили его рассказать немного о себе. Он ответил коротко:
- Зовут меня Григорий Денисович. Сын шахтера. Воевал на Западном фронте, потом на Калининском. Звание Героя получил в сорок втором году под Москвой. В летчики-инспекторы ушел с должности командира эскадрильи. Есть еще вопросы? Нет. Тогда разойтись на перекур, а я еще кое с кем познакомлюсь.
Он попросил Устинова представить ему летчиков, имеющих на своем счету сбитые самолеты. Дошла очередь и до меня.
Разговор состоялся у нас необычный.
Онуфриенко попросил рассказать о всех трех воздушных боях, в которых мной были одержаны победы. Выслушав меня внимательно, сказал:
- А теперь оцените эти воздушные бои с точки зрения своих промахов и упущений.
Вот тут я и запнулся. Мне до этого и в голову не приходила такая мысль. И никто в полку ее не подсказал. Считалось: победителей не судят!
Онуфриенко как будто прочитал мои мысли:
- Запомните, Скоморохов: победителей судят! И прежде всего - они сами себя. И таким образом как бы очищаются от груза собственных просчетов. Надо уметь видеть свои недостатки и избавляться от них. Самокритичность - первая черта коммуниста. Кстати, вы член партии?
