Софья Островская - Дневник
Октябрь 4, вторник
Давно хотела заглянуть на страницы дневника, но положительно времени не было. Усиленная, напряженная работа. Расслабляет и действует на нервы. Но… трудно. Il n’y a rien à faire![184] Архитектор, или там не знаю кто, прислал нам планы постройки имения. Дом очень недурен, и расположение комнат великолепно. Papa предлагает мне две или три комнаты сразу. Вероятно, возьму себе две, а в третьей непременно устрою маленькую библиотеку. Вот теперь эти Дубровы меня очень заняли; меня интересует абсолютно все, касающееся имения. Я читаю письма управляющего, переписываю ответы papa, знаю живой и мертвый инвентарь… одним словом, я нахожусь в курсе дела, и даже если не совсем, то по большей части. Но думаю, что это увлечение так же минутно, как и предыдущие. Ведь у меня отчасти характер схож с papa: порывистость, быстрота, некоторая страстность даже, быстро увлекаюсь чем-нибудь, глубоко изучаю и… увы, забрасываю и скоро забываю. Но я немного холоднее и спокойнее «papa». Т. е. это скорее то, что я великолепно сдерживаю себя и подавляю в себе какое угодно чувство. Одно только ужасно: когда часто приходится «актерничать» (ведь «актерка» же я!) и не быть собою, то под конец трудно различить, где кончается игра и начинается мое собственное, индивидуальное «я». Иногда высказываешь собственное мнение… и останавливаешься! Не знаешь, «собственное» ли оно. Идущее необдуманно, сердечно из ума – или же актерская уловка, должная защищать мою interlocuteur[185]? Это самое неприятное чувство, какое когда-либо может испытать человек. Моя душа – это какой-то безумный, страшный лабиринт, где нет ни выхода, ни входа, ни света, ни тьмы, ни счастья, ни горя, ни спокойствия, ни волнения… это такой адский хаос, полный звуков, красок, форм и сочетаний, которые стараются уложиться в какую-нибудь условную форму, но сейчас же разбегаются, упрямые и безвольные, страстные и холодные, великие и низкие… ааа, это один сплошной кроваво-красный туман, испещренный разноцветными жилками и блестящими облаками, которые передвигаются так быстро и стремительно, что с трудом улавливаешь их движение. Под конец это вечное колебание становится нестерпимым. Иногда мне приходит на ум дикая мысль, не безумна ли я в самом деле? Но потом странный смех появляется у меня на губах, и я сознаю, что, думая это, я могу быть поистине сумасшедшей! Я очень люблю думать и, пожалуй, немного помечтать. Но последнее бывает лишь в те минуты, когда я нравлюсь себе, и, стоя перед зеркалом (ça c’est aussi important, que tout!![186]), начинаю понемногу, сначала робко и незаметно, потом все смелее и смелее, развивать какое-нибудь желание, назовем, мечту… Но вскоре с отвращением отходишь и от мечты, упавшей и разбившейся, не желая ни видеть, ни слышать, ни чувствовать своего желания. Подчас эти несчастные желания бывают столь гадки, несимпатичны, что даже ужасаешься, как подобная мерзость могла занять ум хоть на мгновение. И лишь тогда постигаешь всю красоту, все величие и чистоту Неведомого, которого и боишься, и поклоняешься ему, и так страстно, безумно желаешь узнать Великую Тайну, что снова невозможные мысли набегают в голову. Невозможная? Неисполнимая? О, нет!! Немного больше воли, энергии и… преграда сломана. Т. е., чего боюсь, чего хочу и не желаю, может стать близким и осуществимым, может дать мне или вечное счастье, или великую скорбь и привести или оттолкнуть от Неведомого. Но… что я пишу, что я пишу?? Не безумие ли это? Не знаю… не знаю!.. не знаю!.. Не знаю!.. И даже себя узнать не могу. Зато характеры и души других понимать научилась и разбираюсь в них довольно быстро и с помощью моих излюбленных формул. Об этих формулах поговорю как-нибудь потом, а теперь хочется сказать лишь одно, в чем я твердо и непоколебимо утверждена: для того чтобы понять человека, надо самому подойти к нему!!! Раньше я думала не так. Я ждала… и надменно говорила: подойди, и я тебя постараюсь понять! Теперь я первая подхожу и быстро обрисовываю контуры души, желаний и характера. Когда план готов, постройка облегчена, а украшенья под конец. Есть души, похожие на вечно-темные, грязные [здания], с искривленными стенами (читай, мнениями и понятиями) и обнаженными досками – желаниями. Есть души обыкновенные, спокойные и флегматичные. Есть еще души огромные и высокие, кристально чистые и прозрачные, великие светлые души, которые походят на небесные, прозрачные своды золотистого храма Утренней Зори. Но эти души встречаются слишком редко и никогда не бывают понимаемы. Зато тот, кто обладает такой душою, счастливейший человек в мире. Он понимает все, и ничто не закрыто перед глазами его души, нет тайн и загадок для него, ибо сам он Загадка, и душа его величайшая Тайна на земле, и перед Великим все падает ниц и разоблачает свою мысль.
Октября 17, понедельник
Как глупо и как хорошо в то же время бегут дни. Недели, месяцы… Ведь, кажется, не так давно еще я лишь готовилась к гимназии, грустила за чем-то далеком, неведомом, волновалась к 18 авг[уста], весело проводила время с Ивановыми… А теперь прошло, исчезло… почти забыто, как и все в жизни, впрочем. Одно только мне немного непонятно в моей маленькой философии: ничто не вечно! а второе – нет конца! В отдельности я прекрасно понимаю эти мысли, сознаю их правду, но едва встретятся вместе, как внезапно ставлю себе вопрос: да что же вернее? Ведь ясно кажется, что ничто, абсолютно ничто в мире не вечно. Видится какой-то предел, ну, будто бы граница всему, а тут пожалуйста: конца нет! А вдумываешься поглубже в эти последние слова и поневоле поймешь их смысл. Конечно, конца и быть не может. Все бесконечно. К человеку слово «бесконечность» отнести, пожалуй, трудновато. Скажем: бессмертен! Так ли это? Ну, да, Бог мой, конечно! Люди все те же, что были и раньше. Изменяется только внешняя оболочка, да и то через некоторое время вернется к первоначальной. И всегда так… всегда… всегда… Душа умершего, дух его, что ли, мгновенно переходит в другое существо, которое рождается уже со смутным понятием о своем будущем «я». И это «я» бессмертно и вечно. Ему-то конца нет. И ум человека все тот же, что был и в доисторические времена. Как это ни странно, но, увы, я понимаю, что таким образом, что человек лишь благодаря своей железной воле и настойчивости довел свой ум до такой высокой ступени. И, может быть, за тысячи лет до Архимедов, Наполеонов, Коперников души их, бывшие в других существах, обладавшие таким же умом, как и его будущие наследники духа, имели то же представление, стратегии или еще о чем-нибудь – и ум тех людей был таким, как, например, Наполеона, но только их воля, их желание развитий у него была меньше и ниже воли будущего обладателя того же духа, той же оболочки. Потому мне кажется, что ум у всех одинаков и нет ни умных, ни дураков, но зато воля и сила воли не у всех одинакова, и сначала надо познать себя и слегка вдуматься, вообразить, что ли, свое прошлое, чтобы успеть воспользоваться этими положительными двигателями человеческого ума, прогресса и цивилизаций. Почему-то мне кажется, что Александр Македонский, Юлий Цезарь (о, мой любимый!) и Наполеон I – те же личности, т. е. обладающие таким же духом, волей и развитым умом, приспособленным, конечно, к духу эпохи. Даже если сравнить черты их лиц, находишь какое-то едва уловимое сходство. Главное, одинаковая линия губ, подбородка и отчасти лба. А это много… Сейчас брошу писать. Уже час ночи. Давно не писала, потому что было очень весело, а когда веселое, хорошее настроение, писать что-то не хочется. Но вскоре придет снова мой «черный туман». Я его и боюсь, и жду, и ненавижу, в то же время странно любя и ожидая. Сумасшедшая я, что ли?
