Владимир Комин - Нестор Махно. Мифы и реальность
Да, трудно складывалась судьба этого человека: полуголодное детство, затем почти девять лет каторги, лихолетье гражданской войны, снова тюрьмы, горечь эмиграции и, наконец, осознание того, что весь этот путь пройден напрасно, что впереди — тупик.
Вот что писала Галина Андреевна Махно (Кузьменко):
«В 1917 году судьба свела меня с человеком, которого в своем воображении считала освободителем народа от царского гнета, Нестором Ивановичем Махно. Много мне с ним пришлось пережить всяких невзгод и сенсаций во время гражданской войны. Он, Махно, воссоединился с Красной Армией, и помню банкет в честь воссоединения Красной Армии с армией Махно. Я помню встречи с К. Е. Ворошиловым, С. М. Буденным. Затем Махно разошелся во взглядах и тактике и снова очутился в изоляции и воевал против Красной Армии и белой. Когда его армия была разбита и остатки ее разбежались, мы бежали в Польшу, там нас судили и выслали за пределы Польши. Мы очутились во Франции. В Париже белая эмиграция и петлюровцы встретили нас враждебно, ибо Махно не был в союзе с украинскими националистами и белогвардейцами. Пришлось нам в Париже очень трудно. С большим трудом Махно устроился простым рабочим в киностудию, а я определилась прачкой в богатый дом.
Вот тут-то Махно и понял свою ошибку в своем анархизме».
Конечно, оказавшись в эмиграции, Махно неизбежно должен был по-новому взглянуть на свое прошлое. Но все-таки вряд ли можно согласиться с тем, что он отрекся от идей анархизма. Махно по-прежнему продолжал их отстаивать. В 1928 г. в книге «Махновщина и ее вчерашние союзники-большевики» он писал: «Как низовое подлинно трудовое народное движение, революционная махновщина восстала за попранные права революции против германско-поляцкой контрреволюции. Как таковая, она встретила с оружием в руках и контрреволюцию белого Дона и деникинщины, и, как таковая, она не потерпела и большевистской диктатуры и ее контрреволюции, несмотря на свою техническую слабость, лишавшую ее в известные моменты возможности снабжать трудовое население оружием и организационно дельным и революционно честным, преисполненным трудовой инициативы элементом».
Махно пытался не только оправдать свою прошлую деятельность, но и участвовать в работе анархистских групп за рубежом. Так, он выступил со статьей «Наша организация» в журнале «Дело труда», органе рабочих-безвластников, издаваемом в Париже, в которой вовсе не отказывался от своих анархистских убеждений. Наоборот, он стремился извлечь уроки из прошлого и сделать анархистское движение в России лучше, чем оно было.
«Они (анархисты России. — В. К), — писал Махно, — имеют слишком тяжелый урок прошлого и, пользуясь им, должны первые дать пример сплочения сил, создать свою анархистскую организацию, которая могла бы отвечать задачам анархизма не только в работе по подготовке социальной революции, но и в первые ее дни. Такая организация должна объединить все революционные силы анархизма и без колебания заняться подготовкой масс к социальной революции и борьбе за анархическое общество… Будет ли этот союз анархистов или как-либо иначе — это не важно. Важно, чтобы он осуществил концентрацию всех анархических сил и единство их действий против врага, за права трудящихся, за социальную революцию, за анархическое общество».
Нестор Махно, как и прежде, признает фактор организационной деятельности, противоречащий принципам безвластия, но, в конечном счете, это только некоторый «допуск» в рамках анархизма. И потому считать это признанием Махно ошибок в своем анархизме, о чем говорила Г. А. Кузьменко, все-таки нельзя. Махно всю сознательную жизнь был анархистом. Но это не вина его, а скорее беда. И нисколько не оправдывает его попытка, что называется, задним числом объяснить свою деятельность идейным несогласием с большевизмом. «Так как я был прежде всего и в своем роде революционным полководцем, а не Политиком-марионеткой, по обыкновению стремящейся лично устраиваться поудобнее и из-за этого угождать всем и вся, то я не опустился перед недовольством большевиков на колени. И это освободило меня от излишних с ними разговоров на комитетские дела», — писал Махно.
Что же касается последнего этапа его жизни, то он сложился драматически. Если в эмиграции порой даже российская элита вынуждена была влачить жалкое существование и перебиваться с «куска на кусок», то можно себе представить положение эмигрантов — «революционеров», коммунистов-анархистов, вроде Махно. Вот еще одно свидетельство его жены о жизни в Париже:
«Здесь мы прожили долго. Нестор, туберкулезный и израненный, все время болел. Изредка и понемногу работал, сапожничал, работал по устройству декораций в киностудии, потом при одной французской газете. Писал Нестор свои воспоминания (мемуары)».
24 сентября 1934 г. Нестор Махно умер в одном из парижских госпиталей.
Что же касается семьи Махно, то о ней известно следующее. После смерти мужа Галина Андреевна проживала в Париже с дочерью до 1940 г. Когда Францию оккупировали гитлеровские войска, она, не сменившая фамилию Махно, при регистрации в гестапо была задержана как жена известного анархиста. Из Парижа ее отправили в Германию в концлагерь. В 1945 г. Галину Андреевну вместе с дочерью привезли в Советский Союз и, опять-таки как жену Махно, судили. Она отбыла в лагерях восемь лет и 9 месяцев и была освобождена после смерти Сталина. Елена Несторовна пять лет находилась в ссылке в Джамбуле, после чего осталась жить в этом городе. После освобождения Галина Андреевна приехала к дочери, которая работала там уже инженером.
Итак, близкие Махно все-таки обрели и Родину, и свободу. А прах Нестора Ивановича Махно и поныне покоится на парижском кладбище. Не гуляйпольские просторы, не Крым, а уголок на Пер-ля-Шез стал для Махно той «вольной территорией», о которой он так мечтал.
Заключение
Во многих исторических работах, художественной литературе высказывается мысль о том, что к середине 20-х гг. в нашей стране с анархизмом было покончено раз и навсегда. Но так ли это? Неужели идея безвластия, жившая в умах людей со времени возникновения государства, умерла, лишь только они начали строить социализм? Конечно же нет. Хотя практика социалистического строительства нанесла серьезный удар по основным постулатам анархистской идеологии, она продолжала существовать.
Если мы повнимательнее присмотримся к действительности периода культа личности или, скажем, застоя, то без труда обнаружим многочисленные явления, порожденные не чем иным, как влиянием анархистских идей.
Не стоит заблуждаться и насчет дня сегодняшнего. Идеи безвластия по-прежнему находят себе сторонников не только за рубежом, но и в нашей стране. Но почему же в эпоху гласности и перестройки мы продолжаем закрывать глаза на то, что многие наши проблемы порождены идеологией анархизма? Создается впечатление, что они замалчиваются точно так же, как совсем еще недавно замалчивались и отрицались такие явления, как, например, коррупция или наркомания.
