Валерий Золотухин - Таганский дневник. Кн. 2
Вторник
Трогательно поступил вчера Николай.
— Валерий, у тебя сегодня очень ответственный спектакль, иди отдыхай.
И я пошел домой писать письма, звонить и пр. Сколько же у меня времени уходит на эти ответы трудящимся. Но сократить круг, обрезать эту страсть…
Бортник живет в прелести обольщения своей персоной. Откуда такая бесстыжесть и трусость? Извинится — и снова наглость, смелость якобы после первого стакана. Куда он уйдет и что он может выкинуть? Николай боялся, что он может не явиться 19-го на спектакль.
Потом вспомнил про пельменную. Куда я влезаю! И что там Галя наработает? Нет человека умного и грамотного, мыслящего инженера.
С утра прочитал статью О. Кучкиной «Кто сохранит спектакль» и закипел теперь уже из-за несправедливого и лживого упрека в адрес Н. Губенко. Да, он не принимает безоговорочно спектакли Эфроса, но он ведь не снял ни одного из репертуара. Она призывает сохранять спектакли одного мастера, а ему ближе идея сохранения спектаклей другого мастера?! Он ведь из гнезда Любимова, чему тут удивляться и что преступного здесь. Повторяю, он ведь не трогает спектаклей мастера Эфроса, и я готов в бой. Но теперь уже на защиту Губенко.
Нет, не надо отвечать ни Рязанову, ни Кучкиной. А если отвечать — работой. Какие, интересно, рецензии на «В. Высоцкого» появятся?
Мне надо замолчать. Ответ мой Фомину сегодня из этой серии будет последним. Форма, физическая и душевная, должна стать ответом на всю хулу и несправедливые упреки. Быть может, Гришка Отрепьев станет последней ролью моей на театре. Завтра я должен подписать договор на аренду помещения и начинаю заниматься вплотную пельменной. И хватит сомнений.
28 февраля 1988Воскресенье
Как мне не хватает Эфроса. Боже мой! Я стараюсь заглушить в себе грустные мысли, я стараюсь подчинить себя общему настроению. Я хочу слиться с коллективом и встать вровень со всеми, чтоб было как когда-то. Но разве возможно это? Что за жизнь прожил мой отец, что за жизнь проживу я? Хоть бы мальчишкам своим чего-нибудь привить, оставить доброе, нормальное, человеческое. Вот я приеду в Испанию, вот я встречусь с моим учителем Анхелем. Что он скажет обо мне, что он думает о жизни здесь и там? Быть может, он что-то написал.
10 марта 1988Объяснительная
Дорогой Николай Лукьянович! Прежде чем читать мою объяснительную, хорошенько изучите эти «документы», которые я получаю ежедневно пачками (а телефонным звонкам нет числа), и Вы поверите, что душа у меня не на месте — я боюсь за своих «щенят», боюсь за свой дом, боюсь за то, как бы мне не плеснули соляной кислотой в глаза, как обещают это сделать некоторые «группы места» из Иванова и Ленинграда. И все это спровоцировано моим генетическим врагом, Р., и некоторыми моими коллегами. Но честь свою я как-нибудь отстою и сам. Оболгали в который раз, а теперь уже и телевизионно (270 миллионов) Театр на Таганке. И театр молчит. Более того, я с ужасом нахожу фамилии моих коллег во главе с Р., защищающих Э. В., злополучную пьесу которого отвергли Ю. Любимов и худсовет как пасквиль и корзину с грязным бельем. И он, конечно, не забыл этого нам, а мы забыли! Генетический враг опаснее массового, потому что его действия непредсказуемы. Я впервые в жизни сталкиваюсь с клеветой — с клеветой продуманной, рассчитанной, где пущены в ход имена Любимова, Эфроса, а теперь уже и Высоцкого. А уж используя это имя, можно обосрать и весь Театр на Таганке.
Так вот, дорогой Николай Лукьянович, душа моя не на месте. А что делает русский человек, когда его душа не на месте? Напивается, потом болеет… потом чувство вины и, как ни странно, ДОЛГА ведет его на место преступления (в театр), он кается и т. д. Но душа при этом на место не возвращается долго. Что делать? Не знаю. К тому же у жены не очень ладно с ее здоровьем.
Поэтому накажите меня: не пускайте в Испанию, мне будет спокойнее. А там, глядишь, и на все четыре стороны меня отпустите восвояси, выпустив «Годунова». Годунова я хочу сыграть — дело чести и памяти. Все.
С уважением, В. Золотухин. P.S. Не надо показывать эту объяснительную моим коллегам, кроме, разумеется, Н. Губенко и Б. Глаголина, выносите решение сами. 11 марта 1988Пятница
Свою неготовность к репетиции вчера подменял я излишним усердием и нарушил голос. Извинился перед коллегами: «Простите меня, ребята, простите, люди добрые…» — и меня простили. И репетицией в конечном итоге остался я доволен. Прочитал Дупак объяснительную. Он чуть не прослезился, вспоминая, как его семью осаждал цыганский табор: чем только не грозили, и это были страшные дни, и ружье на него наставляли, и пр. ужасы. Расстались мы отечески обнявшись, и он спрятал мое «творение» ночное в сейф.
Теперь иду снова к Николаю на репетицию, пообещал ему, что буду знать все. И действительно учил вчера текстуру весь вечер, не знаю, улеглась ли.
9-го на репетиции заплакал на сцене, подбежали Николай с Валерой. «Ну, что случилось? Ну, видишь, как ты ослаб». Это верный, хотя, может быть, и случайный диагноз.
А какой-то шибко хороший человек из Донецка замечательную статью написал и так он меня славно защитил от всех евреев, и очень здорово про юбилей — по всем прошелся элегантным шилом своего ума.
Эпопею с покупкой столовой надо бы записать. Чуть было нам не всучили учреждение с крысами, с самовозгоранием, закрытое санэпидемстанцией и пр.
Расстроился репетицией — так готовился и нравилось, так импровизировал, но не нравится это Губенко. Он хочет, чтоб мы повторили то, что у него в «телевизоре». Так это ведь было-то 7 лет назад, уж нет такого голоса, пропил, прокурил, прожил. И это обескураживало — нет, это не то.
Издательство «Современник». Познакомился с худ. редактором Алишер. Книжку будет оформлять Ульянова Елена Михайловна. Кроме того что она дочь Ульянова, так она еще замужем за сыном Маркова. Фролов и гл. редактор подписали свои бумаги. Тираж поставили 100 000. С настроением я вышел хорошим.
Шапку Мономаха надо нахлобучить сразу, а не вертеться с ней перед зеркалом. Хочется сказать это Губенко. Этот образ очень понравился Сапожникову. «Хорошо сказано, образно, уже записано, поди». Нет, но сейчас запишу.
12 марта 1988Суббота
Гармаш позвонила. Группа молодых из «ТЖ» собираются ответить статье Смехова, где он превозносит Любимова и об Эфросе говорит как о режиссере второго сорта. Что, собственно, и возбудило мой и без того воспаленный портвейном язык кричать Болотовой, что я его зарежу. Он манипулирует фактами, подтасовывает их под свою версию правдами и неправдами. Над этим надо посмеяться, только смех может разрушить эту высокопарную муть. Или коллективное письмо СТД.
