Валерий Золотухин - Таганский дневник. Кн. 2
Уходить из театра — это бегство, хотя видеть мне многих не хочется, а уж Смехова… И надо все-таки делать зарядку и приниматься за «Годунова». Думаю, из потока этой клеветы, грязи, несправедливости, что принесет мне еще немало страданий и мук, надо найти чистый и достойный выход, не впадать в уныние и панику. Дьяченко[20] прав — это естественный расчет за правду. «Ты единственный, кому было чем поделиться наболевшим, и ты поделился, и получил за это».
«Русофилы, — говорит Алексеева[21], — на твоей стороне. Но страсти вокруг тебя кипят…»
Нравственное уравнение публикой было решено в пользу В. С, а оно решения не имеет.
8 февраля 1988Понедельник
Впрочем, я ведь знал, отправляясь на съемку к Рязанову, о чем я буду рассказывать, — о Гамлете. И я подозревал, какое негодование вызовет это мое откровение, другое дело — приспело ли время для таких откровений, не оставить ли их на посмертный час?
«Рязанов вас приложил… Человек не побоялся открытой правды, рассказал, как это было… но культуры общения нам не хватает, не хватает терпимости. Нравственный хаос…» Большинство увидели меня в непристойном свете, а уж кто там виноват — поздно разбираться.
Теперь надо решать с книжкой в «Современнике» и «Сов. писателе».
26-го в издательстве «Книга» состоялась премьера книги «Я, конечно, вернусь». Не приглашен. В авторах не значусь. Что это значит? Крымова не звонит, и мне понятно. 23-го вышла газета, где Любимов, Губенко и она… в одном контексте, рядом. И я желаю Губенко и иже с ним удачи… А в зал она не приглашена. К тому же 13-го, в годовщину, я не послушался ее совета, и перед «Вишневым» говорил Дупак. Все это дает ей основания думать, что мы опять окончательно в разных компаниях. Выбросить меня из книжки она вряд ли успела, тем более что материал мой впрямую связан еще и с Эфросом. Могло ее раздражать и то, что в рязановском сериале я опять повторил историю с Гамлетом и как бы продал информацию в два издания. Хотя я ведь не знаю, как она восприняла мои откровение и растерянность и провокаторство Рязанова. Так что вывод один — замолчать, готовиться к «Годунову» и писать «Родословную», пока действительно на ножи меня не поставили.
Пропала из дома книга Марины Влади. Грешу на Ваньку, больше некому. Нет, это не так. Кажется, мы сейчас с Тамаркой разобрались: она привезла две книжки Влади. Одну отдали Каневскому, другую — Ольге М. Что мы ищем, чего не теряли? Господи, прости и помилуй.
9 февраля 1988Вторник
Страсти в театре кипят вовсю. «Создается комитет в защиту Золотухина», — шутит Ванька. Смирнов собирается выступать на партийном собрании и требовать от Карабасов (?) объяснений, за что так избили (пока еще морально) Золотухина и театр. Кто дал право Володарскому заявлять, что Володю в театре не любили и пр. А «группа мести» из Иванова шлет угрозы мне. Господи! Спаси и помилуй нас, грешных.
Ездили с Иваном в издательство «Книга». Подержали в руках сборник «Я, конечно, вернусь» с нашими воспоминаниями, заказали по 25 экземпляров. Уникальное подарочное малоформатное издание не произвело на меня впечатления.
Губенко час по телефону говорил с Любимовым, с Катей и даже с Петей. Николай свободно владеет английским и был в Вашингтоне в центре внимания, так что министр Захаров быстро стал не у дел, не нужен и был лишен короны. Вот тебе и Колька! Молодец. Завтра в 11 собрание. Любимов высказал горячее желание приехать осмотреться, и Катя говорила с Николаем, и даже Петя, и тоже на английском. «Нехорошая квартира» существует, казалось — всех пересажали, все перерезались, переженились. Подъехал — окна, весь этаж в темноте, дом весь в лесах, но подъезд открыт и «музей» существует с этими картинками. И слава Богу…
20 февраля 1988Суббота
Ну, начнем еще одну новую жизнь. Вчера был очень хороший «В. Высоцкий». Болотова[22] сказала, что я работал как бог… как будто лег на амбразуру и за того парня… «Я виновата перед тобой». Я понял чем — она недооценила мои актерские ресурсы. А накануне было много интересного в театре. Коллективный запой, срыв спектаклей, снижение в категории Антипова и Бортника, а я прошел по лезвию ножа. Впрочем, чем хвастаюсь. Развесил тексты Гришки по стенам и ушел в запой. Хороший, почти эфросовский разговор с Губенко. Так разговаривают, когда поверяют душу друг другу… Он говорил, что ему трудно, и зачем все это ему нужно. Он знает о болезни моей жены, а Жанна у него с таким же диагнозом лежала у Блохина и чем кончится — неизвестно, а я предаю ее, моего любимого человека, ради чего? Она сутками ждет меня… «Я сейчас два года мог бы быть рядом с ней, два года до нового фильма, я бросил любимую работу, для меня театр — дело совсем неизвестное, новое с этого кресла…» Я говорил о своей верности ему, так же как я был верен Любимову, Эфросу, что жизнь моя здесь, в этом доме, в этих стенах, прошла, и я им желаю добра и благополучия. Расстались мы умиленные разговором, а на следующий день грандиозный скандал его с Бортником, который напился во время репетиции. Я говорил Николаю о шапке Мономаха: уж коли взял — решай и с нами жестче… Потом Николай выделил свою машину, написал записку Ивану, с просьбой не подводить очень ответственный спектакль, и я утром привез Бортника в театр, и он хорошо работал. А мой милый Назаров прислал трогательный литературоведческий разбор моих рассказов в «Земляках», на 12 страницах бисерным почерком. Я с нетерпением ждал, когда он наконец доберется до комдива. «Зато уж „Комдив“… Уж не знаю, каким манером упрятана его пружина, и прет меня по рассказу по большому неразмежеванному полю к той, последней березе. Рассказ всем хорош, до слез хорош, и слеза не от „трогательности“, а от правды. И еще он тем хорош, что ты пишешь не о себе, не от себя, а про другого человека — это важный шаг в писательстве; мне кажется, ты оторвался от самого себя и как славно полетел, как сильно! Дай-то Бог».
Вот так сказанул Назаров!
22 февраля 1988Понедельник
Начинаются репетиции «Годунова». Благослови нас, Господи! Идет репетиция, и я пишу письмо матери. Приглашаю родню на открытие пельменной, куда обещали прибыть Распутин и Астафьев, а также телевидение и даже западная пресса.
23 февраля 1988Вторник
Трогательно поступил вчера Николай.
— Валерий, у тебя сегодня очень ответственный спектакль, иди отдыхай.
И я пошел домой писать письма, звонить и пр. Сколько же у меня времени уходит на эти ответы трудящимся. Но сократить круг, обрезать эту страсть…
Бортник живет в прелести обольщения своей персоной. Откуда такая бесстыжесть и трусость? Извинится — и снова наглость, смелость якобы после первого стакана. Куда он уйдет и что он может выкинуть? Николай боялся, что он может не явиться 19-го на спектакль.
