Георгий Осипов - «Все объекты разбомбили мы дотла!» Летчик-бомбардировщик вспоминает
Весь день через аэродром брели в сторону Серпухова на восток разрозненные группы и одиночные солдаты, потерявшие в боях свои части. Заросшие, измученные, в грязных шинелях, с кое-как перевязанными ранами и потухшими глазами, они ничего не просили, только спрашивали, как пройти на Серпухов.
— Надо этот поток направить в обход аэродрома, — обратился командир эскадрильи Лесняк к начальнику штаба.
— А чем они тебе мешают? — спросил Стороженко.
— Не мешают, а своим видом и отходом отрицательно влияют на настроение нашего личного состава, — ответил Лесняк.
— Ладно, сейчас прикажу выставить с западной стороны аэродрома пост и заворачивать всех в обход, — согласился Стороженко.
Когда вечером отправляли разведгруппу в сторону Высокиничей, ее командиром был назначен капитан Рябов.
С утра 16 октября мимо нашего аэродрома в направлении Кузьминичей проходили части стрелковой дивизии, для того чтобы занять неприкрытый участок фронта от Тарусы до Высокиничей. Солдаты были все пожилые, но хорошо вооруженные, дисциплинированные и бодрые.
Во второй половине дня погода немного улучшилась, и полк перелетел в Гридино, так как в Кашире аэродром был слишком маленький.
Исправных самолетов осталось только два. Инженер полка Римлянд и весь технический состав день и ночь работали, чтобы восстановить поврежденные в боях самолеты. В тот же день, сразу после посадки в Гридино, командир полка приказал мне перегнать самолет СБ, с отбитой зенитным снарядом кабиной штурмана, на центральный аэродром Москвы для ремонта на авиационном заводе.
Сев в кабину, я обнаружил, что мои ноги на педалях находятся впереди самолета, а на искореженной приборной доске находятся только указатель скорости и высоты. Штурман Желонкин разместился со стрелком-радистом в задней кабине, и мы взлетели. Так как самолет без кабины штурмана выглядел довольно странно и необычно, и мог быть принят нашими зенитчиками за немецкий, мы летели на малой высоте и периодически подавали сигнал: «Я свой самолет». Железнодорожные станции и пути от Москвы в сторону Рязани и Горького были забиты эшелонами с эвакуирующимися. Люди сидели с узлами и всякими вещами на открытых железнодорожных платформах и на крышах вагонов.
По шоссе мчались грузовики и автобусы с покидающими Москву людьми.
На авиационном заводе нас приняли приветливо. Рабочие на руках закатили самолет в ближайший цех, и бригадир пообещал к вечеру поставить на бомбардировщик новую кабину и отремонтировать все неисправности.
Пока ремонтировали самолет, мы с Желонкиным пошли пройтись по Москве. На улицах и в метро царило возбуждение. Люди с чемоданами, мешками и сумками спешили к центру, а от центра — к Казанскому и Курскому вокзалам. Ехали на открытых грузовиках, в перегруженном городском транспорте, на крышах автобусов и троллейбусов. Только на Красной площади было строго и спокойно.
Обойдя Кремль, мы вышли на Каменный мост и остановились. Москва, тревожная и возбужденная, нервно гляделась своими мостами и Кремлем в колеблющееся зеркало Москвы-реки.
На другой день утром рабочие вручили нам самолет. Свое слово они сдержали. Бомбардировщик стоял как новенький. Дружеские рукопожатия с рабочими, пожелания крепче бить фашистских захватчиков, и через тридцать минут мы уже летим в Гридино.
Жители Москвы и учреждения продолжают эвакуироваться. Грустно. Тяжело. Но мы еще повоюем и Москвы фашистам не отдадим.
От непрерывных дождей летное поле аэродрома Гридино размокло, из-за чего пять дней мы не могли летать. За эти дни техники восстановили четыре самолета, и в полку стало уже пять исправных бомбардировщиков.
В 20-х числах октября комиссар Куфта зачитал перед строем воззвание Военного совета Западного фронта. В нем говорилось:
«Товарищи! В час грозной опасности для нашего государства жизнь каждого воина принадлежит Отчизне. Родина требует от каждого из нас величайшего напряжения сил, мужества, геройства и стойкости. Родина зовет нас стать нерушимой стеной и преградить путь фашистским ордам к родной и любимой Москве. Сейчас, как никогда, требуются бдительность, железная дисциплина, организованность, решительность действий, непреклонная воля к победе и готовность к самопожертвованию…»
После зачтения воззвания летчики, штурманы и стрелки-радисты, выступая на митинге, заверили командование и партию в готовности бесстрашно выполнять боевые задания и, если потребуется, отдать жизнь, но не допустить немецко-фашистские войска к Москве. Командир эскадрильи Лесняк, выступая на митинге, обратился к командованию с просьбой, в связи с очень сложными метеоусловиями — ставить нашим экипажам боевые задачи и на действия днем из-под облаков.
Днем 22 октября наш экипаж и экипаж Митина взлетели для удара по войскам противника на дороге Недельное — Высокиничи[47]. Остальные экипажи полка при взлете не смогли оторваться от аэродрома из-за того, что грунт летного поля от непрерывных дождей сильно раскис.
Сплошная облачность висела на высоте восемьсот метров. Экипаж Митина летел в двух километрах впереди нашего самолета. На дороге от Высокиничей до Черной Грязи мы обнаружили до пятнадцати отдельных автомашин, но они шли на больших дистанциях и бомбить их было невыгодно, а у переправы через реку Протву от Черной Грязи на Недельное скопилось много войск, артиллерии и автомашин противника.
— Боевой, — передает Желонкин.
Слышу запах сгоревших пиропатронов, значит, бомбы сброшены и штурман фотографирует результаты удара.
— Отлично! Горят две машины, — кричит Монзин.
— Командир, впереди два «мессера» атакуют самолет Митина, — сообщает Желонкин.
Сердце екнуло. Самолет Митина крутой горкой по-истребительски уходит в облака. Вслед ему тянется трасса огня от одного из истребителей. «Мессера» проскакивают, а бомбардировщик Митина с опущенным носом и глубоким креном вываливается из облаков. Истребители противника сразу же развернулись и снова пошли в атаку на самолет Митина и на нас. Штурман открыл огонь из спарки пулеметов по атакующим истребителям, отсекая их от самолета Митина, а Митин выровнял самолет и снова с большим углом ринулся в облака. Стрелок-радист Монзин, отстреливаясь, доложил, что один истребитель атакует наш самолет. Под крылом хлестнула трасса вражеских снарядов, но в следующее мгновение я ввел самолет в плотные облака, и атаки прекратились.
Через пять минут пробили облака вниз и осмотрелись. Истребителей противника не было, но не было видно и самолета Митина. Впереди под нами просматривалось шоссе Малоярославец — Медынь, по которому в обе стороны двигались фашистские автомашины. «Родина зовет!» Снижаемся и штурмуем из пулеметов автомашины врага. Обстрелянная Желонкиным автомашина резко сворачивает с шоссе и переворачивается. Монзину тоже удалось пулеметным огнем зажечь одну автомашину, о чем он с радостью докладывает. Перед Медынью нас снова пытались атаковать два «мессера», но мы сразу же ушли в облака и взяли курс на аэродром. Через некоторое время, пробив облака вниз, мы восстановили ориентировку по Оке и возвратились на аэродром. Самолет Митина, к общей радости, произвел посадку через десять минут после нас. В крыльях и фюзеляже его самолета насчитали около пятидесяти пробоин.
