Борис Хотимский - Непримиримость. Повесть об Иосифе Варейкисе
Тем временем подкрался со стороны Гатчины бронепоезд и, сам недосягаемый, начал бить через гору из шестидюймовок. Едва ли не по штабу. И все настырнее проявляли себя полевые батареи Краснова. Санитарам и медсестрам сразу прибавилось хлопот. Матросы установили на своем фланге тяжелое морское орудие и лупили из него по вражеским тылам, но этого было явно недостаточно.
— Что делать, полковник? — обратился главком к Вальдену. — Ведь вы артиллерист.
— Взгляните-ка в окно, Михаил Артемьевич.
Со стороны Красного Села на дорогу вылетали упряжки — одна, другая, третья… Противник тоже заметил их и наспех обстрелял — несколько снарядов взметнули землю у самой дороги. Но упряжки шли на рысях, соблюдая достаточную дистанцию, — ни одна не пострадала.
В штаб ворвался запыхавшийся, взмокший Еремеев, в светлых глазах — победный блеск.
— Разрешите доложить? Батареи прибыли! Снаряды — в ящиках…
Муравьев порывисто обернулся к Вальдену:
— Готовы места для батарей, полковник? Давайте приказ!
— У меня все готово, — и безотказный Вальден проткнул главкому бумагу: — Можете подаисывать.
Вскоре прибывшие батареи подали голос.
— Вот это другой коленкор! — радовался Муравьев. — Теперь мне в штабе киснуть незачем, полковник Вальден здесь сам управится. В организации артогня он дока. Пойдемте-ка лучше на позиции, Константин Степанович.
— Поглядеть в натуре? — усмехнулся тот добродушно.
— Вот именно!
Не успели они подняться на все тот же пригорок, как подбежал офицер, козырнул, крикнул:
— Товарищ командующий! Казаки атакуют!
— А вы чего ждете? — набросился на него главком. — Вызывайте резервы и отражайте атаку!
— Не здесь, товарищ командующий! Вон там атакуют… Видите?
— Теперь вижу. За мной, комиссар! — И, не оглядываясь, главком побежал туда, откуда доносились лихой свиет и частые выстрелы. Еремеев не отставал…
Мчавшаяся на окопы казачья лава не выдержала встречного огня, повернула, пронеслась вдоль первых треншей и отхлынула. Лошади спотыкались и, взметнув копыта, грохались наземь. Вылетали из седел всадники, катились кубарем. Иные, тут же вскочив, во все лопатки улепетывали к ближайшему кустарнику. С обеих сторон неистовствовали пулеметы, били орудия.
— Что, не нравится наш ответ? — азартно орал Муравьев. — Ага, притихли! Не верьте им, они позицию мотают! Но давайте установиться, бейте! Не ослаблять огня! Еще батарею сюда!.. Правый фланг, впере-од! В ата-аку-у! Ур-ра-а!
— А-а-а-а!!! — отозвались на правом фланге цепи и перебежками двинулись вперед.
Тогда Краснов сосредоточил огонь по центру. Били его полевые батареи и шестидюймовки бронепоезда. Но теперь было чем отвечать. Огонь противника явно выдыхался, стал беспорядочнее, реже и, наконец, подавленный, прекратился.
Главком, сверкая глазами, оскалив зубы, не кричал — почти пел, растягивая и смакуя каждую гласную;
— Це-епи-и в ата-аку-у! Резервы впере-од! Колонну вдоль шоссе-е!.. Колонну на Большое Кузьмино-о!.. Впере-о-о!..
— О-о-о!!! — откликались цени. — А-а-а!!! — неслось в ответ, теперь уверенно, победно.
…Под вечер, возбужденный и довольный, еще не успев ощутить усталость, Михаил Артемьевич вернулся в штаб. Ульзбнулся осунувшемуся Вальдену:
— Спасибо, полковник, вы очень помогли мне… Сейчас смеркается, необходима осторожность. Наступление на Кузьмино приостановим. Подтянем резервы и разведаем, где противник. А то могут быть засады. И скажите вестовым — хорошо бы нам чаек… Опять дождик пошел, слышите? Ну, к утру все вымокнут. Всем офицерам передайте, чтобы оставались с солдатами, пускай вместе мокнут. А ля гер ком а ля гер, как говорят французы. На войне как на войне. А то знаю я этих столичных фертов, разбегутся по избам греться да к хозяйкам липнуть, а солдату — терпеть… Что, Константин Степанович, правильно я рассуждаю?
— В принципе правильно, — поддержал комиссар. — Разрешите и мне пойти на позиции, к солдатам?
— Успеете. Попейте сначала горяченького. Вестовые раздобыли чаю и хлеба.
Вскоре явились разведчики и доложили, что в Царском Селе казаков нет, а солдаты готовы перейти на сторону Советов.
— Благая весть! — еще больше оживился главком. — Чего же ждать? Вступим в Царское, а? Ваше мнение, полковник?
— Согласен, — ответил Вальден. — Там богатые склады, боепитание будет обеспечено, И плацдарм расширим. Прямой смысл.
— Решено, вступаем в Царское! — Муравьев встал из-за стола, поправил амуницию, подтянулся. — Пишите приказ, полковник. Я сам продиктую. Пишите…
— Кому приказ? — уточнил Вальден.
— Частям Пулковского отряда. Номер, дату, час, место и все такое прочее сами проставьте. Пишите… После ожесточенного боя части Пулковского отряда… одержали полную победу над силами контрреволюции… Которые в беспорядке покинули свои позиции и под прикрытием Царского Села отступают к Павловскому-Второму и… Написали? И к Гатчине. Пишите дальше…
Диктуя, главком все время расхаживал. Звенели шпоры на его сапогах, скрипело перо в руке Вальдена, шумел за окном дождь. Спать хотелось до невозможности, но все бодрились кто как мог. Комиссара, видимо, спасала от сонливости неразлучная трубка.
— Все, полковник. Ставьте мою подпись. Главнокомандующий войсками, действующими против контрреволюционных отрядов Керенского, подполковник Муравьев. Давайте подпишу…
Подписав приказ, он обратился к Еремееву!
— Как вы считаете, Константин Степанович, должен я съездить в Смольный, доложить об успехе?
— Нэ повредит.
— И я так полагаю. Полковника Вальдена предлагаю назначить командиром Пулковского отряда. Нет возражения, товарищи?.. Вот и отлично! Надеюсь, и Смольный возражать не станет. А то я застрял тут на одном участке. Горячий был денек… Но надо по всему фронту проехать, поглядеть в натуре… Когда предполагаете вступить в Царское, полковник?
— Через три часа, — ответил Вальден.
18. НАШИ И НЕ НАШИ
В углу длинного цеха навалом лежала стружка — будто остриженные кудри сказочного. Великана. Отливала синевой.
Пахло смазкой.
Остановленные станки, большие и малые, разных времен и систем, тишины не нарушали.
Рабочие, расположившись кто на чем, кто где, слушали.
Иосиф слышал собственный голос, гулко звучавший в непривычной для такого помещения тишине. Сегодня в этом цехе он рассказывал своим новым товарищам мантелевцам то же, что говорил вчера в другом цехе, завтра повторит на общезаводском собрании, но, повторяясь, испытывает возбуждение, словно выступает впервые. Такое ощущение усиливается еще и тем, что слушают его с настороженным вниманием, не перешептываясь и не прерывая без нужды. Большинство этих людей мыслят и чувствуют одинаково с ним, воспринимают каждую новую весть так же, как и он. С такими людьми легко столковаться.
