Афанасий Коптелов - Возгорится пламя
Еще раз зевнул, расправил плечи.
— Сон разбит. А снилось что-то завлекательное… Теперь и не припомню… — Потер руками щеки, с порога спальни добавил начальственным тоном: — За исполнением проследить, как полагается. И после сего — донесение по всем статьям.
Телеграмма губернатора подействовала, — отец Иоанн согласился без третьего оглашения обвенчать в пятницу, 10 июля. На приготовления и хлопоты оставалось два дня. Ими с утра до вечера были заняты все трое.
Владимир первым делом перевез в дом Петровой книги, разместил их на полках в своем рабочем углу, где уже стояла новенькая конторка, пахнущая краской. Потом с помощью Надежды поставил в той же комнате две железные кровати.
В пятницу утром он отвел туда Дженни и привязал за ножку стола. Собака не хотела оставаться одна в незнакомом доме, грызла ременной поводок и скулила до тех пор, пока он не принес ружье и патронташ, один вид которых успокоил Дженни.
Больше всего хлопот выпало на долю женщин. Они начали со стирки. С дощатых мостков полоскали белье в Шушенке, гладили чугунным утюгом, привезенным с собою из Питера. Накануне свадьбы занялись стряпней. Тут им вызвалась помочь Прасковья Олимпиевна, великая мастерица по этой части. Она приготовила из крупчатки пончики и хворост. В день венчания обещала испечь пирог из тайменя.
— Не сговорились раньше, — упрекнула Елизавету Васильевну, — я медовухи бы наварила — с одного бы стаканчика заплясали! Аль в казенке купите четверти три?
— Наши водки не пьют, — сказала Крупская-старшая. — Ни капли.
— Фи-и, отродясь не слыхивала, штоб на свадьбе да не погулять! Один-то-разъединственный раз в жизни!
— Мы — тихо, скромно. Бутылочку портвейна. А водку — только для гостей да поручителей. Две бутылки.
— Воробью на глоток!.. Ну, а кольца у молодых какие куплены? Небось, — Прасковья Олимпиевна пошевелила золотое на своем пальце, — поширше моего?
— А-а! Про кольца я и забыла спросить, — спохватилась Елизавета Васильевна, крикнула: — Володя! Покажи Прасковье Олимпиевне обручальные кольца.
Владимир Ильич вышел с порозовевшими щеками.
— Колец нет. Я просто не подумал.
— Как же это ты, миленький?! О самом важном забыл!.. Где теперь возьмете? Придется — нарочного в Минусу.
— Выход есть. У вас найдется два пятака? Оскар сделает.
— Наденьке из медного пятака?! Ты бы еще придумал — железные. Да она… И людей стыдно.
Прасковья Олимпиевна прикрыла рот рукой: вот так квартиранты отыскались! С кольцами из пятаков!
— Все равно мы их носить не будем, а на какой-то час и медные послужат. Вы не волнуйтесь. Поверьте, ни один здравомыслящий нас не осудит.
Услышав разговор, из дальней комнаты вышла Надежда:
— Мама, медные кольца — очень хорошо. Других нам не нужно. Я бы даже постыдилась надеть.
— Ну, как хотите. Я свое слово сказала.
— Пятаки я могу одолжить, — ужимчиво молвила хозяйка. — У меня найдутся.
— Не беспокойтесь, свои отыщутся.
Елизавета Васильевна достала из маленького старомодного ридикюля два пятака, молча подала Володе.
Появилась новая забота — о шаферах. Владимир Ильич хотел позвать Сосипатыча, но тот объяснил — нужны холостяки. Оскара и Леопольда? Тоже нельзя: один — католик, другой — лютеранин.
Священник ворчал:
— Не внимали моему пастырскому совету. А сами не мыслите благолепия. Без посаженого родителя, без тысяцкого и свах… Один грех с вами, такими-то!
В церкви было прохладно и пусто, — все девки и бабы вместе с мужиками еще утром уехали на сенокос.
Жениха ждали трое близких ему людей: Ян Лукич, Иван Сосипатрович и Оскар Александрович. Больше всех волновался Сосипатыч. Он то выходил на паперть, то снова возвращался в полумрак старинного здания, насквозь пропахшего воском, ладаном да пылью многих десятилетий.
Еще накануне, как перед большим праздником, он попарился в бане, сегодня с утра расчесал волосы и бороду. Новую рубаху из розового ситца подпоясал тканым гарусным пояском с большими кистями на концах. Владимиру Ильичу он напомнил о поручителях.
— Да, да, — отозвался тот и попросил сходить в лавку Строганова, где могли оказаться покупатели. — Только самого лавочника не зови.
— Про то, Ильич, не толкуй, — успокоил Сосипатыч. — Не нашего поля ягода в туесок негодна.
Не прошло и десяти минут, как он привел мужика и двух парней. Псаломщик Наркисс Тыжнов записал поручителей в «брачный обыск». Парни охотно согласились стать шаферами.
А через площадь уже шла, сопровождаемая Варламовной, Надежда в длинном белом платье, перехваченном широким кушаком с нарядной серебристой застежкой. За спиной покачивалась пышная коса, перевитая белой лентой.
Крупская покинула мрачный зыряновский дом, чтобы в час венчания стать Ульяновой и потом вместе с мужем и гостями отправиться на новую квартиру, где их нетерпеливо ждет мать.
Надя знала, что за свадебным столом кто-нибудь непременно крикнет: «Горько!» Володя, по народному обычаю, при всех поцелует ее. Конечно, неловко и смущенно…
Глава четвертая
1
А через три дня на них свалились новые тревоги и волнения.
Четырнадцатого июля утром Ульяновы пошли встречать почту. Надя сказала:
— От кого-то получим письма. У меня колотится сердце. Радостные или…
— Конечно, радостные. Поздравления! Телеграмму от мамы и сестер, письма от Кржижановских и Старковых. Вот увидишь!
Получили письмо от Ляховского. Он поздравлять не мог — еще не знал о свадьбе.
Как они там с Николаем Евграфовичем в далеком Верхоленске? Здоровы ли?..
— Извини, Надюша… — Владимир посреди улицы, слегка замедлив шаг, вскрыл конверт, глянул на первые строки, и рука у него дрогнула. — Это ужасно! — Снова глянул на письмо: не ошибся ли? — Ужасная весть!
— Что, что, Володя? С кем-то несчастье?
— Громаднейшее. Похоронили Федосеева, редчайшего человека. Самоубийство! Это не укладывается в моей голове. Не могу примириться. И не могу назвать иначе, как убийством. А убийца — в горностаевой мантии!
Елизавета Васильевна из окна увидела расстроенные, бледные лица обоих, вышла встретить у крыльца, чтобы узнать, с кем из родных случилась беда. Не с Марьей ли Александровной? Или с Митей в московской тюрьме?
Не дожидаясь тревожного вопроса, Владимир Ильич сказал:
— Погиб в ссылке один товарищ, наш единомышленник. Очень хороший человек.
Крупская-старшая перекрестилась и, посторонившись, пропустила в дом. В своей дальней комнате Ульяновы несколько раз перечитали скорбное послание, и Владимир долго ходил из угла в угол, вполголоса повторяя: