Абдурахман Авторханов - Сталин. Путь к диктатуре
Знаменитый французский социолог Лебон пишет:
«Бывают вожди интеллигентные и образованные, однако это вредит им, как правило, больше, чем приносит пользу. Интеллигентность, сознающая связь всех вещей, помогающая их пониманию и объяснению, делается податливой и значительно уменьшает силу и мощь в убежденности, которая необходима апостолу. Большие вожди всех времен, собственно, вожди всех революций, были людьми ограниченными и потому имели большое влияние. Речи знаменитейшего среди них, Робеспьера, удивляют часто своей несвязностью. Когда их читаешь, не находишь удовлетворительного объяснения чудовищной роли всесильного диктатора».
Так будут писать и о Сталине через десятки лет, не находя ни в его речах, ни в его «гениальных произведениях» не только искры гения, но даже и необходимой дозы простой интеллигентности. И все-таки этот человек овладел до последнего винтика гигантской государственной машиной, в законодательном корпусе которой было так много претендентов на пост Ленина.
Я приводил все те «субъективные факторы», которые сделали Сталина, на мой взгляд, водителем этой машины. Я должен к ним прибавить теперь и один «объективный фактор» величайшей важности. О подобном факторе в политике говорит тот же Лебон. Правда, констатируя явление того порядка, о котором я хочу говорить, Лебон не дает ему объяснения.
«История революции показывает, — пишет Лебон, — в какой мере собрания могут быть подвержены искусственному влиянию, которое совершенно противоречит их преимуществам. Для дворянства было неслыханной жертвой отказаться от своих преимуществ, и все-таки это случилось в ту знаменитую ночь Учредительного собрания. Отказ от своей неприкосновенности означал для членов Конвента постоянную угрозу смерти, и все-таки они поступили так и не боялись показывать друг на друга, хотя они точно знали, что эшафот, к которому подводились сегодня их коллеги, завтра предстоял им самим. Но поскольку они достигли той ступени автоматизма, о котором я говорил, ничто не может удержать их подпасть под то влияние, которое руководит ими».
«Они одобряют и постановляют то, что презирают, — прибавляет Тэн, — не только глупости, но также преступления, убийство невинных, убийство друзей. Единодушно и при живейшем одобрении левые и правые совместно посылают Дантона, своего естественного верховного водителя, на эшафот. Единогласно и при величайшем одобрении левые и правые совместно голосуют за самые злодейские постановления революционного правительства. Единогласно и при криках восхищения и энтузиазма, при страстных демонстрациях за д'Эрбуа, Кантона, Робеспьера Конвент оберегает правительство убийц, хотя его партия центра ненавидит за убийства, а Гора презирает, так как ее ряды через него пострадали. Центр и Гора, меньшинство и большинство, кончают тем, что подготовляют свое собственное самоубийство. 22 Прериаля сдался весь Конвент; 8 Термидора, в течение первой четверти часа после речи Робеспьера, он сдался еще раз».
А вот и описание собрания 1848 года Шпулером: «Споры, ревность и недовольство, которые сменяются слепым доверием и бесконечными надеждами, привели республиканскую партию к гибели. Ее незадачливость может быть сравнена с ее недоверчивостью против всех. Никакого чувства законности, никакого чувства порядка, только страх и иллюзия без границ. Ее беспечность соревнуется с ее нетерпением. Ее дикость так же велика, как ее послушность. Это — особенность незрелого темперамента и недостаток воспитания. Ничто ее не удивляет, все сбивает ее с толку. Дрожа, трусливо и одновременно безотказно героически будет она бросаться в огонь, но будет отскакивать перед тенью. Действия и отношения вещей ей неизвестны. Так же быстро падающая духом, как и накаляющаяся, она подвержена всем ужасам; и торжествуя до небес или пугаясь до смерти, она не имеет ни нужных границ, ни подходящей меры. Текучее воды, она воспроизводит все краски и воспринимает любые формы».
* * *Много раз сделанные аналогии событий из Французской революции с событиями русской не бьют так в цель, как только что приведенные эпизоды. Посмотрите на списки трех составов русского революционного конвента — ЦК и ЦКК:
1) после победы Зиновьева — Бухарина — Сталина над Троцким в 1924 году (ХШ съезд),
2) после победы Бухарина — Рыкова — Сталина над Зиновьевым в 1925 году (XV съезд) и
3) после победы Сталина над Бухариным в 1930 году (XVI съезд).
Каждый последующий состав большевистского конвента посылает на политический эшафот ведущих трибунов Октябрьской революции из предыдущего состава: Зиновьев-Сталин-Бухарин — Троцкого и троцкистов; Бухарин-Сталин-Рыков — Зиновьева и зиновьевцев; Сталин и «старые большевики»— Бухарина и бухаринцев; Сталин и сталинцы — «старых большевиков». Потом Сталин всех их сводит в одном месте — на Лубянке, чтобы ликвидировать их там физически. Русские мараты и дантоны, сен-жюсты и Робеспьеры, «жирондисты» и «горцы» с какой-то фатальной обреченностью повторяли акты французской драмы с тем, чтобы после взаимоистребительной бойни увековечить на русской земле кошмарный режим французского Сентября. Логическая линия русского Октября была той же.
То, что Ленин вынашивал в эмбрионе, Сталин вырастил как чудовище. Право на свободу мысли отныне имел только Сталин. Все остальные должны были мыслить по Сталину. Юдины мыслили по Сталину — и поднимались в гору. Стэны и Бухарины мыслили по-своему — и катились в пропасть. В этом и была вся «философия эпохи!» «Играть в Сталина» — стало модой фанатиков, карьеристов, приспособленцев. Партия вступила на путь политического хамелеонства.
Начался естественный отбор сталинских приживальщиков. Многие из тех, кто еще вчера громче всех кричали о правоте правых или просто дипломатически отсиживались в ожидании развития событий, столь же громко начали кричать о правомерности «генеральной линии» партии и ее «генерального секретаря». Карьеристы с их тончайшим чутьем ловить колебания партийного барометра, приспособленцы с их удивительным даром применяться к любому месту, конъюнктурщики с их гениальным умением сбывать старые и приобретать новые акции на партийной бирже — все двинулись в поход против собственной совести, чести и простой порядочности, чтобы завоевать свои права под восходящим «солнцем Сталина».
Объявленная «генеральная чистка» не только в партии, но и во всех частях государственной машины (в советском аппарате, профессиональных союзах, в армии) еще больше подогревала страсти людей из этой породы.
Историческим решением апрельского пленума Сталин накалил железо докрасна. Теперь дело было за ковкой. И его аппарат ковал.
