Фрау Томас Манн: Роман-биография - Йенс Инге
Эрика и Клаус повзрослели довольно рано, чему благоприятствовало их детство, проведенное между родительским, довольно скромным, но «особенным» домом, и богатым, пользовавшимся громадным уважением в обществе домом бабушки и дедушки; то был настоящий дворец, где демонстрировали свое искусство первые музыканты города и где их бабушка проникновенно читала Диккенса. У Эрики и Клауса ни в чем не было недостатка — ни в утолении духовных потребностей, ни в материальной поддержке, несмотря даже на военное время и весьма ощутимые в ту пору ограничения. В своем первом автобиографическом произведении «Дитя этого времени» Клаус Манн рассказывает, как чудесно им жилось с Эрикой, и потому они не испытывали ни малейшей потребности в общении с однокашниками и учителями.
Однако без школы было не обойтись. Подобно Катарине Прингсхайм, Эрика тоже в течение года брала частные уроки, прежде чем вместе с братом и соседскими детьми из Герцог-парка поступить в частную школу, этакое довольно «строгое и порядком замшелое», хотя и «отличное» учебное заведение. Что касается строгости, то она не была чрезмерной: если занятия совпадали со временем отдыха семьи в Тёльце, то, чтобы занятия не прерывались до возвращения в Мюнхен, всегда приходил на выручку местный деревенский учитель Буркхардт. Во всяком случае, дети очень рано поняли, что с помощью хитрости и надлежащей доли материнской энергии, граничащей порой с бесцеремонностью, можно всегда найти средства и пути, чтобы преодолеть строжайшие и, казалось бы, непреложные требования. Они сразу постигли, что именно таким образом можно без особых усилий примирить личные интересы с неизбежным минимумом установленных правил.
Конечно, это не всегда легко сходило с рук. Средняя образовательная школа для девочек из высших кругов, в которой после 1916 года училась Эрика, представляла собой общественное заведение, где девочек из Герцог-парка держали в строгости наравне со всеми; то же касалось и мальчиков в гимназии имени Кайзера Вильгельма, куда Клаус перешел в 1916 году, следуя семейной традиции Прингсхаймов.
Для Эрики учеба в вышеупомянутой школе, очевидно, не составляла особого труда, а вот Клаус, по его собственному признанию, «с трудом» перебирался из класса в класс. Иногда же, когда возникало особенно щекотливое положение, выручал «на удивление изощренный метод» матери, которая превосходно владела искусством «обрабатывания преподавателей в их приемные часы». Ибо то, что «старшие дети» непременно получат аттестат зрелости, даже если их отметки и мнение учителей явно свидетельствовали о проблематичности достижения этой цели, было предопределено заранее, так что мать использовала все, дабы убедить своих детей в неизбежности сего факта. Напрасные старания! Как бы сын ни восхищался матерью («она просто фантастически владела греческим и французским, но еще лучше знала математику», «она очень умна, хотя и не является „интеллектуалкой“», «только ей подвластны такие вещи»), все равно он упорно противился ее наставлениям и советам и оставался верен самому себе: он мечтал писать стихи и стать знаменитым, как отец.
Эрика же, особенно вначале, зачастую соглашалась с планами матери: дочь, по ее мнению, завершив учебу в общеобразовательной школе для девочек из высших кругов, должна была перейти в гимназию имени Королевы Луизы, по окончании которой девочки могли держать экзамен на аттестат зрелости, что прежде, на рубеже веков, было почти немыслимым, и поэтому Кате Прингсхайм пришлось брать частные уроки; теперь же такая гимназия имелась и в Мюнхене. Вскоре, правда, выяснилось, что знаний, полученных в частной школе для девочек, очевидно, будет недостаточно для поступления в гимназию. Во всяком случае, в феврале 1920 года Катя Манн сообщала своему мужу, отдыхавшему в Фельдафинге, что она «опять» — стало быть, уже не в первый раз — была «в гимназии» и, к сожалению, пока без особого успеха.
«Старый и бездушный директор» выходил «за рамки общепринятого», был неприятен и вел себя, «как комедиант». «Тут не возымели действия ни ссылки на титанов духа, ни упоминания об именитых дедах — тайных советниках, он просто тупо настаивал на том, что необходимо нанять для нее педагогов из гимназии и как следует проработать всю школьную программу, что ужасно досадно не только из-за денег, но и из-за бытующего там стиля жизни вдовствующих баронесс».
Мы не знаем, как в семье восприняли столь непочтительное отношение к привилегиям знатных особ; очевидно, на директора не произвели никакого впечатления большие претензии какой-то там фрау Манн, и тем более упоминания некого тайного советника Альфреда вкупе с титаном духа Томасом, на которых она ссылалась. Нам известно лишь, что вскоре после этого визита Катя захворала гриппом и никак не могла оправиться после болезни, несмотря на отдых в мае-июне в горах, в Альгойе, поэтому заведовать хозяйством доверили энергичной пятнадцатилетней дочери Эрике. А это значило — во всяком случае, так считала мать, — что обязанности по дому окажутся важнее школьных занятий. А тут еще выяснилось, что преподаватели элитной школы для девочек тоже не пожелали согласиться с особым статусом семьи Томаса Манна. Они наотрез отказались разрешить Эрике Манн посещать осенью 1920 года занятия лишь по интересующим ее предметам. Времена действительно изменились, это были вынуждены признать и обе дамы из рода Прингсхаймов, постоянно сетовавшие — порой с долей иронии — на утерю привилегий.
«Бедная Катя!» Она отчетливее представляла себе последствия таких процессов, нежели Томас Манн, с которым она делилась своими заботами полулежа в шезлонге. «Стало быть, Эрика не будет больше учиться в школе. По моему мнению, проректор — непроходимый тупица, настоящий осел, что отказался от каких-либо переговоров; правда, при нынешней ситуации, видимо, ничего и предпринять-то было нельзя, а то, что полная занятость в школе никак не сочетается с домашней загруженностью, […]тоже ясно. Естественно, мне это не очень нравится, я всегда боюсь, что она немного опустится, а в ее возрасте сие вовсе ни к чему. Она не заслуживает такой никудышной матери».
«Она не заслуживает такой никудышной матери…» Эта фраза отражает состояние Кати Манн в первой половине двадцатых годов и дает представление о том, как сильно она страдала оттого, что из-за болезни обречена на бездеятельность и надолго отлучена от дел. Однако, даже находясь вдалеке от дома, она пыталась упорядочить течение домашних дел, и, давая дочери указания по хозяйству, старалась, чтобы все получалось так, как она считала нужным.
«Спроси у Оффи [61], где можно купить джем, я напрочь забыла адрес; пусть срочно вышлют на имя госпожи д-р Томас Манн двадцатипятифунтовую банку сливового джема (третий сорт; или вам больше нравится джем из ренклода?) и десятифунтовое ведро клубничного джема (второй сорт). Они потом пришлют счет вместе с платежной карточкой, которую мы оплачиваем после поступления товара». Но были распоряжения и поручения иного свойства; очевидно, мать забывала, что их должна выполнять пятнадцатилетняя девочка. «Теперь о бархатном берете [Эрика должна была отнести его портнихе]; как ты думаешь, Оффи отдаст перешить его, ведь это берет дяди Эрика?»
Воистину поразительно! Однако в не меньшей степени поражают распоряжения матери по поводу того, как дочь должна контролировать вновь нанятую прислугу — и это в пору Веймарской республики! После подробных инструкций о процедуре прихода и ухода, а также о всех деталях распределения продовольственных карточек следовал каталог обязанностей, которые необходимо было довести до сведения «новенькой».
«Она должна приступать к работе в семь утра. Тебя причесывать? Принести завтрак, принести воду для купания. Самое позднее в восемь часов подмести пол в спальне мальчиков и в комнате для игр, площадку перед входом в дом, верхнюю лестницу, верхнюю прихожую, детскую, комнату Мони и милостивой фройляйн, ванную комнату. Полы сначала подмести, затем протереть влажной тряпкой, далее — везде протереть пыль, ежедневно переворачивать матрасы на кроватях. В десять — половине одиннадцатого она должна, по моим представлениям, управиться с этой работой. Лестницы и полы в буфетной ей тоже надлежит привести в порядок. После этого она может передохнуть и позавтракать. Потом она моет посуду после завтрака и ставит ее на место, чистит одежду и убирает ее в шкафы, затем до обеда она шьет или занимается другой полезной работой. Посуду после полдника она моет вместе с Евой и вытирает насухо, потом опять шьет или гладит, выполняет разные поручения и т. д. Ваши башмаки она должна регулярно чистить перед ужином, но вам надо вовремя снять их, равно как и шерстяные платья, чтобы она могла содержать их в надлежащем виде. После ужина она опять вместе с Евой моет посуду. По пятницам она регулярно стирает детское белье, которое гладит в понедельник (кухонные полотенца — раз в две недели). В субботу — генеральная уборка, не забудь сразу предупредить ее о строжайшей экономии света и газа, о необходимости тщательно закрывать двери (в особенности на черную лестницу и в сад) и аккуратно обращаться с тряпками для протирания пыли, которые она должна еще и штопать. […] Она получает пятьдесят пять марок, Элиза и Муме — по шестьдесят, Ева — шестьдесят пять».
