Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Солженицын прямым текстом пишет, что самый вероятный автор романа – донской писатель Фёдор Крюков, настаивая, что «через донскую песню связывается Григорий Мелехов не с мальчишкой-продкомиссаром, оставшимся разорять станицы, но – с Крюковым, пошедшим, как и Мелехов, в тот же отступ 1920 года».

Солженицын не знал ни шолоховской биографии, ни где, ни как он рос. Но привычка, не зная в полной мере, утверждать смело и наобум в нём крепко к тому времени поселилась и стала ни больше ни меньше – творческим методом. По сути своей противоположным творческому методу Шолохова.

Если допущения и ошибки в любом из текстов Шолохова имеют, как правило, случайный, непринципиальный характер, то допущения и ошибки в текстах Солженицына представлены в каком-то воистину катастрофическом обилии. Он мог объяснять это великой праведностью поставленной им задачи: сокрушить неслыханное зло большевизма – но, оставляя за рамками разговор о большевизме, зададимся вопросом: в чём праведность выпуска этой голословной брошюры?

Медведева, спрятанная за буквой «Д», в ней только ширма, исполнитель воли великого конспиролога – и, значит, «Стремя “Тихого Дона”», по сути, стала второй, вслед за «Архипелагом» книгой Солженицына, выпущенной после выдворения его за границу.

Это не какая-то случайность – вот, умерла добрая знакомая, и в память о ней выпускаем последнюю её книгу, – а продуманный атакующий жест. И теперь якобы Медведева извлекала на свет старые-престарые байки: например, письмо писателя Андреева живописцу и критику Сергею Голоушеву, где Андреев, как мы уже рассказывали, писал: «…забраковал и твой Тихий Дон; твои путевые и бытовые наброски…» На самом деле, напомним, очерки Голоушева назывались «С тихого Дона», и к роману они не имели ни малейшего отношения.

Автор «Стремени» вопрошал, повышая слишком знакомый голос: «Итак, если сам Шолохов не сомневался в Голоушеве, а главное если сам Серафимович не сомневался, – так можно ли усумниться? А может быть, давно следовало!? И Серафимовичу ли, например, было не знать, кому принадлежал очерк “Тихий Дон” 1917-го? Однако, маститый литератор не только не открыл таинственного автора, но, оберегая Шолохова – больше всех заботился о “петлях сокрытия” и в голоушевском “Тихом Доне” несомненно усмотрел “петлю” наихитрейшую, самой судьбою закинутую».

Никакая Медведева к этим привычно солженицынским риторическим вопросам, причастным оборотам с перестановкой слов и квазинародному языку никакого отношения, конечно, не имела.

Не низость ли, столь же риторически спросим мы, обвиняя во лжи другого, выстилать ложью дорогу себе самому и, добиваясь желанного эффекта, вторгаться в чужой текст – покойной уже Д*, не умеющей защитить ни себя, ни свой труд?

Из конспирации Солженицын сменил автору даже пол, вспоминая о Медведевой как о мужчине.

Завершалась книга «Стремя “Тихого Дона”» кратким, в абзац, послесловием Солженицына: «В главке “Петля сокрытия” Д* не успел закончить свою мысль: те главы из “Тихого Дона”, которые Голоушев предлагал Андрееву для “Русской воли”, были главами уже писавшегося тогда романа Федора Крюкова. Эти главы Голоушев мог, в частности, получить через Серафимовича, с которым был в дружеских отношениях».

Всё это никогда никак и ничем не подтверждённые предположения, не имеющие к реальности никакого отношения. Фантазии на заданную тему. К тому же не Медведевой фантазии, а его самого: наставлял, указывал, подгонял её, вдохновлённый якобы взятым следом.

Солженицын элементарным образом не знал, что Шолохов – прямой свидетель большинства событий своего романа, а Крюков – категорически нет. Он и в Каргинском не жил, и в Кружилинском не был, и в Плешакове тоже, и Вёшенскую разве что проездом посещал. Потому что сам он с Глазуновской станицы – это восточнее Букановской. Не местный он. Учился Крюков в Петербурге, работал в Орле, а в Гражданскую находился на Нижнем Дону – в другой стороне от всех основных событий «Тихого Дона». Он не мог написать «Тихого Дона» при всём желании: не зная ни Ермакова, ни Сердинова, ни Валета, ни Копылова, ни отца Виссариона, ни Аникушку, ни Кудинова.

Автор «Тихого Дона» должен был – перечислим ещё раз, чтоб вовек не забыть, – вырасти в Каргинской или поблизости и описать все её приметы – балки, буераки, курганы. Постоянно бывать на мельнице Каргина и аккуратно перенести её в роман, почти не изменив внешних примет и лишь переместив её с берега Чира в центр вымышленного Татарского хутора на Дону.

Знать соседей Шолоховых по станице Каргинской и вывести их зачастую под собственными именами, со всеми особенностями характеров, внешности, «подворовывая» словечки, ухватки, куски биографий.

Лежать в той же лечебнице в Москве, что и маленький Миша Шолохов.

Жить в семье Дроздовых.

Прятаться от банды Фомина.

Здесь невольно возникает эффект, как в той шутке про Гомера: что «Илиаду» и «Одиссею» написал не этот, а другой слепой старик.

«Тихий Дон» написал не Шолохов, а другой казак, родившийся в Кружилине, по кличке то ли Татарчук, то ли Турок. Внук купца Мохова. Сосед Лукешки и братьев Шамилей. Бывавший в Букановской у семьи, где снимал комнату комиссар Малкин. Знакомец Харлампия Ермакова, записавший со слов последнего всю его жизнь.

Нет второго такого?

Ах, как же так!

Антишолоховедение – чудовище, у которого взамен отрубленной тут же растёт новая голова. Гибнет одна концепция – тащат, с бесстыжими глазами, другую.

Подстилают под это, переговаривая на разный лад, всё то, что сразу выложил Солженицын.

У Шолохова, пишут раз за разом, не было образования. Настолько сурово это говорят, словно что-то всерьёз знают про образование многих других русских классиков.

Иван Алексеевич Бунин сколько учился? В 1881 году он поступил в Елецкую гимназию, – по статусу, пожалуй, ниже Богучарской у Шолохова и точно ниже московской имени Шелапутина, – но вернулся домой, проучившись три с половиной года, не завершив обучения. Академик Бунин! Гимназию не закончил! Меньше Шолохова учился. Притом что и подобного жизненного опыта Бунин не имел, и Гражданскую войну в упор не наблюдал, и от смертной погони на бричке не уезжал, и в расстрельном подвале не сидел.

А какое было образование у Горького? Ильинское училище, затем Нижегородское слободское Канавинское начальное училище, но курса не окончил. Тоже почётный академик!

Аркадий Гайдар где учился? В Арзамасском реальном училище начал обучение, в 1914 году, а там война, революция – так и не сложилось с университетами. На пехотных курсах Красной армии завершил образование. Ну так и Шолохов на продовольственного инспектора доучивался, тоже ведь – наука.

Артём Весёлый, сам огромный писатель и автор эпоса, учился в Самарском реальном училище, но вынужден был бросить его и поступить чернорабочим на Трубочный завод, поэтому Шолохова, в гимназиях обучавшегося, воспринимал чуть ли не как белую кость.

Шолохов в своём невероятном поколении обычный, – такие, как он, там через одного. Учился он больше Весёлого и немногим меньше Леонида Леонова, тоже, кстати, академика.

Мировая литература имеет подобных примеров – целый свиток.

Жизнь была главным учителем Шолохова.

Божий дар был его путеводителем.

Всему остальному доучивали книги.

Английский писатель Чарльз Сноу, финский литератор Мартти Ларни – все отмечали богатую шолоховскую библиотеку. Как писал современник: «Ни одной молчаливой, застывшей полки. Каждая из книг побывала в его руках, начинена закладками, пометками. Прочитана, продумана, оценена…»

Шолохов – мальчик, повзрослевший среди смертей.

Он рос в мире, где непрестанно, в течение всей его ранней юности, убивали. Всё вокруг было в смертях. Повсюду, в каждом соседском доме был свой растерзанный, казнённый, замученный.

Он не только писать начал рано – у него всё было слишком рано.

Он рано понял, как злы на язык люди. Как слаба даже кровная родня, когда их дома избегали дядья и тётки, а родная бабушка по отцу так и не посадила его на колени ни разу.