Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙV
Первой недели Великого Поста.
Служба в первый раз совершалась по новому переводу, только что оконченному и еще продолжающемуся печататься, «Служба Первой недели Великого Поста»: «Дайсай дай иссюкан хоодзисики ряку». В заглавии прибавлено «ряку», так как служба, действительно, сокращена, особенно чтение псалмов. Тем не менее: утреня продолжалась сегодня ровно полтора часа, Часы с вечерней ровно два часа, Великое повечерье тоже два часа. Читают истово, к тому же чтец стоит посреди Церкви; значит, всем понятно и всем слышно. Дай Бог только, чтобы было, действительно, во спасение души.
Печально, что, кроме школ, почти ровно никого из христиан в Церкви не бывает. Сколько не говоришь священникам и катихизаторам, чтобы побуждали христиан ходить в Церковь, никакой нет пользы. Катихизаторы даже и сами почти никогда не бывают; учителя тоже.
Прежде меня это очень сердило; теперь привык; какая же польза сердиться? Только нагрешишь, а их не исправишь.
Великий Канон по новому переводу ныне я сам читал, и вперед всегда буду это делать.
26 февраля/11 марта 1902. Вторник
Первой недели Великого Поста.
Бедная Екатерина Накаи, молодая учительница, была под подозрением, что пишет письма к семинаристу Ивану Момосе (см. запись 24 января старого стиля), совершенно напрасно. Недаром она усиленно отрицала свою вину и говорила, что какой из учеников — Момосе, не знает; это, действительно, так. К Момосе писала Вера Такахаси, дочь диакона Павла Такахаси, влюбившаяся в него; а Момосе, неравнодушному к Екатерине Накаи, вообразилось, что это она ему строчит — письма были безымянные. Сегодня, наконец, Момосе получил письмо от Веры Такахаси с ее подписью и адресом; письмо — той же руки, какой были прежние безымянные. Это уяснило дело. С Екатерины снято подозрение, что очень обрадовало ее и всех в Женской школе, а также и меня. Начальник Семинарии Сенума, по моему внушению, вызвал диакона Такахаси, передал ему письмо его дочери и почтовые марки, которые были вложены в прежнем ее письме вместе с советом, чтобы он наставил свою дочь быть скромнее.
27 февраля/12 марта 1902. Среда
Первой недели Великого Поста.
Вчера кончили печатание «Дайсай дай иссюкан хоодзисики ряку», а сегодня мы с Накаем кончили поверочное чтение отпечатанных листов; ошибок в печати почти никаких нет. Остается книгу переплести и разослать по церквам. Жаль только, что опоздала к употреблению в этом году — везде, кроме Собора; здесь же службы всей недели будут совершаться по новому переводу, к видимому удовольствию всех, так как все находят чтимое и поемое ясным и вразумительным.
О. Симеон Мии пишет, что Мацубара, на днях бывший у меня, приглашает его в Цуруга, где 18–го числа состоится собрание участников Японско—Русского Торгового общества, и отсюда в Фукуи, его родной город, для того, чтобы познакомить его, о. Семена, с его, господина Мацубара, друзьями и родными — а это будет знаменитый и влиятельный человек в провинциях Хокурикудо. В его ведении состоят органы печати в Фукуи и Каназава, и через них он простирает свое влияние на общественное мнение народа в том краю. При важных случаях он всегда является представителем тамошних коммерческого и промышленного сословий… Результатом непосредственного ознакомления его с Россиею явилось убеждение, что Японии необходимо быть в дружественном общении с нею; и он теперь энергично стремится к осуществлению сего… Над англо–японским союзом он смеется и говорит: «От этой затеи проку не будет нам — какая польза в союзе Дальнего Востока с островом на Дальнем Западе?» «Впрочем, это дело не наше; а нам только нужно воспользоваться благоприятным случаем начать проповедь и основать Церковь в том крае, который считается доселе недоступным для Христианства», — заключает о. Семен и просит благословить его воспользоваться приглашением господина Мацубара, а вместе с тем дать на дорогу и на прожитие нескольких дней в Фукуи. С удовольствием я сделал это; впрочем, церковных денег не осмелился послать, так как еще неизвестно, будет ли польза для Церкви от его поездки, а послал от себя частно шестнадцать ен.
28 февраля/13 марта 1902. Четверг
Первой недели Великого Поста.
О. Вениамин в первый раз совершил крещение над японцем, — крестил некоего Ямада, в Нагасаки, и пишет: «Не могу описать того чудного торжественного настроения духа, какое я испытываю, впервые вводя в лоно Святой Церкви просветившегося светом Евангельской истины бывшего язычника». Совсем по–великопраздничному! Помоги Бог! — Собирается нанять для себя японский дом, чтобы дать более доступа к себе японцам и получить сравнительно лучшую возможность углубиться в изучение туземского языка, нравов и обычаев народа!.. Живя ровно два года в Японии, только теперь додумался до нужды учиться по–японски; да и теперь мы с ним еще плаваем в эмпиреях, а спустимся ли на землю, еще не решено, судя по языку. — Я ответил ему, что очень обрадован его письмом и пожелал осуществления его благих намерений. — И вправду рад; быть может, из него и выйдет миссионер. — Теперешнего Ямада кто и как готовил к крещению, не знаю — он не извещает.
Василий Ямада, здешний начальник «Сейнен–квай»’я и писатель, приходил с проектом устроить летние чтения для катихизаторов, которые соберутся сюда ныне на Собор — нужно–де подновлять у них научнорелигиозные сведения; наставники Семинарии: Сенума обещал лекцию по Нравственному Богословию, Пантелеймон Сато — по Церковной Истории, редактор Петр Исикава — по Христианской Философии; с другими еще не говорил, но, верно, тоже не откажут приготовить по чтению. Чтения продолжаются неделю после Собора. Останутся на них, вероятно, немного катихизаторов; их поместить бы в Семинарии, чтобы дешевле было содержать неделю. — Подумавши немного, я согласился; главное затруднение в расходе; вероятно, ен с триста нужно иметь для сего лишних. Пользы, конечно, мало будет. Во–первых, лекторы поленятся хорошенько приготовиться, во–вторых, слушатели — все такая посредственность, что ничего не удержат в памяти. Но все же — некоторое доброе развлечение, некоторое веяние, которое если добрых семян и не оставит, то все же несколько головы освежит и очистит.
Перед вечерней все ученики старшего курса Катихизаторской школы пришли ко мне: «Важное дело есть, выслушайте».
— Извольте говорить.
— Петр Осида (бывший бонза) в эти дни вместо того, чтобы поститься, ходит в Иосивара (непотребный дом). В Церкви не бывает — отзывается болезнию, но у доктора тоже не бывает; домой возвращается только к десяти часам вечера, когда затворяются ворота. А вот и доказательство, что он именно в непотребном доме проводит время. Письмо к нему от непотребной женщины.
