Георгий Косарев - Сердце прощает
Минул день, другой. Близилось назначенное время побега... Он сидел под той самой половицей, которая, по его расчетам, вот-вот должна была подняться и выпустить его из подземной тюрьмы, как вдруг до слуха его долетел громкий голос и смех немецкого офицера. Прислушавшись, он понял, что офицер вернулся раньше обычного и по какому-то поводу затеял пирушку. Но вот до Игната донесся звон бокалов, оживленный голос офицера. Сердце его тревожно сжалось: "Неужели согласилась пить с фашистом?" Он напряг слух и вдруг услышал отчетливый крик Аксиньи:
- По-мо-ги-те!
Игнат приподнял половицу и в образовавшуюся щель увидел, что фашист выкручивает Аксинье руки. Кровь бросилась в лицо Игнату. Он быстро и бесшумно выбрался из подпола. Взгляд его упал на черную чугунную кочергу, стоявшую в углу возле печи. Игнат схватил кочергу и, выскочив из кухни, изо всех сил ударил фашиста по белокурой набриолиненной голове. Капитан хрипло вскрикнул и тяжело повалился на пол.
Растрепанная Аксинья испуганно отступила к двери, загнанно дыша, спросила Игната:
- Убит?
- Все... Туда ему и дорога.
- Скорей бежим! - сказала Аксинья и, надев полушубок, схватилась за коробок со спичками.
- А спички зачем? - спросил Игнат, все еще держа в руках кочергу.
- Одевайся, Игнат, не теряй времени, - ответила она и вынесла из чулана бидон с керосином.
Игнат, оглядевшись, натянул на себя офицерскую шинель, висевшую у выхода, надел фуражку, снял с гвоздя черный немецкий автомат.
- Выходи! - решительно произнесла Аксинья.
Игнат приостановился у порога, сумрачно сказал:
- Немцев выгоним - где жить будешь?
- Найдем жилье, - ответила Аксинья и стала поливать керосином пол вокруг стола и кровати. Потом, словно ленту, протянула она керосиновую дорожку до порога, вывела ее в сени и облила все подступы к наружной двери. Во дворе Аксинья задержалась на минуту, открыла коровий закуток. Заслышав хозяйку, корова коротко промычала. Аксинья перекрестилась и чиркнула спичку. Через несколько секунд пламя ярко засветилось и поползло из сеней в раскрытую дверь избы.
- Бежим, Игнат! - тем же решительным тоном проговорила Аксинья и первой вышла через заднюю дверь двора в сад. Калитку попросила не закрывать.
На улице было темно, в воздухе по-прежнему кружились снежинки.
Далеко за деревней Игнат и Аксинья остановились. До них долетели панические крики немцев, винтовочные выстрелы, а через мутную завесу первого снегопада пробивалось багровое пятно пожарища.
Глава девятая
Первое время Люба смотрела на появившегося в их доме окружения с настороженным любопытством. Ей было тяжело видеть, как он жадно ел и беспробудно спал. Марфа только вздыхала: "Ох, батюшки, как же отощал человек!" Но дни шли за днями, и вместе с ними росла привязанность Зерновых к постояльцу. Коленька часто докучал ему расспросами о войне, о том, как тот дрался с фашистами. И бывший окруженец терпеливо и обстоятельно отвечал на все вопросы мальчика.
Когда же его рассказ казался Коленьке особенно увлекательным, мальчонка вдруг азартно и гордо заявлял:
- А папа мой тоже воюет. Вы его там нигде не встречали?
- Сынка, Кузьма Иванович уже говорил, не видел он папу, - сказала Марфа. - Не надо его беспокоить.
- А может, он просто забыл, - не отступал Коленька.
- Нет, Коля, правда не встречал, - ответил Кузьма Иванович.
Ему, лейтенанту Васильеву, действительно не доводилось воевать вместе с Зерновым. После прибытия маршевой роты на фронт, Васильева, как среднего командира, направили в распоряжение штаба дивизии. Тем же днем он принял потрепанную в боях стрелковую роту. А через несколько дней, отражая очередную атаку фашистских танков, Васильев разрывом тяжелого снаряда был наполовину засыпан землей в развороченной траншее. Его выручили двое легкораненых бойцов из роты. Потом они вместе пытались пробиться из окружения, нарвались на немецкую засаду и едва не угодили в лапы фашистов. После одной из ночных стычек окруженцев с врагом Васильев потерял из вида друзей и решил самостоятельно искать партизан. Так он попал в родную деревню Игната Зернова...
Настали осенние холода. А дом Марфы стал для Кузьмы Ивановича родным. Он быстро окреп, заметно поправился. С партизанами ему все еще не удавалось связаться, и от этого сердце его ныло, докучливые думы не давали покоя. "Кто же я теперь: воин или пленник? Да и живу на чужих харчах..."
Тревожила его и судьба собственной семьи. Фронт придвинулся к столице, перешагнул рубеж родного поселка. "Может быть, и жена, так же как и Марфа, очутилась в тылу врага?" - спрашивал порой он себя.
Незавидная судьба окруженца свела его с бойцом Горбуновым, которого приютила семья Хромовых. Сергей Горбунов быстро сдружился с Виктором Хромовым, и тот однажды признался, что хранит в тайнике радиоприемник. Скоро поздними вечерами они стали вместе слушать сводки о положении на фронтах. Виктор рассказал о боях на подступах к столице Любе, Люба Кузьме Ивановичу. С этого все и началось.
Любе нравилось, что Кузьма Иванович подружился с Виктором и постояльцем Хромовых - Сергеем Горбуновым. Однако их встречи, а затем и неоднократные исчезновения из деревни вызывали у нее чувство беспокойства. Раз, после одной из таких встреч, Виктор исчез на несколько дней. Вместе с ним ушла из деревни и Валя Скобцова. Люба заволновалась: "Куда же он ушел? Зачем? Ничего не сказал, да еще вместе с Валей. И что она так увивается возле него?.." А тут еще ветреная подружка Нонна подлила масла в огонь: "Ты, Люба, хочешь верь, хочешь нет, а Валюшка просто без ума от Вити. Ты себе представить не можешь, как он ей нравится! Правда, она скрытная, из нее слова не вытянешь. Не показывает и вида, только случайно однажды мне проговорилась: "Нравится мне Витюшка, хороший он, приятный", так что берегись своей соперницы!" - "Ну и пусть себе восхищается им, - с наигранной улыбкой отсветила Люба подружке, - а мне-то что до этого?" Она улыбалась, а у самой внутри все кипело от досады.
Но вот минуло несколько дней, и Виктор вернулся домой. Люба, забыв о своей обиде, кинулась к нему. Вечерело. Улица была безлюдна. Холодный ветер трепал солому, спускавшуюся с крыши. Люба подошла к дому Хромовых, остановилась возле калитки, а потом вдруг повернулась и пошла прочь; в сердце заговорила уязвленная девичья гордость.
- Люба! - увидев ее в окно, закричал Виктор и принялся колотить кулаком по раме. Рама дребезжала, готовая вот-вот рассыпаться на части, но Люба удалялась все дальше. Виктор выскочил на крыльцо и крикнул ей вслед:
- Люба!
И лишь тогда, заслышав знакомый голос, она остановилась и с замиранием в сердце повернулась к нему.
