Раян Фарукшин - Цикл произведений Родина
Муса в Грозном около двух месяцев. Он приехал защищать Родину из глухой деревушки Южного Урала, из Башкортостана. Фамилия у него труднопроизносимая, сам черт ногу сломит, а об имени я даже и не заикаюсь, он и сам, наверное, не помнит, как его зовут "по паспорту". Ведь как только наивный башкирский хлопец появился в нашей части, ротный тут же, за прущую из всех щелей деревенскую простоту и неказистый "мусульманский" акцент, окрестил новобранца Мусой. Муса на предложенное погоняло сразу не откликнулся, за что лишился зуба. Меткий хук ротного заставил его стать Мусой минимум на два года срочной. С ротным не поспоришь, это точно.
Мы вышли из укрытия и мелкими перебежками двинулись вперед. Я бежал первым, рядовой, отставая на пару шагов и постоянно оглядываясь, вторым. Несколько пуль со злостью пронеслись над моей головой и ударились в стену соседнего здания. Я отчетливо видел новые выбоины на бетоне, но продолжил движение. Беспрерывный двухнедельный обстрел наших позиций дал о себе знать - чувство страха давно притупилось и, иногда, мы выделывали совершенно необъяснимые для нормального человека выкрутасы, напрочь забывая о мерах предосторожности. Пули, с бешеной скоростью разрезая воздух, проходили в опасной близи, но я даже не думал об изменении маршрута движения.
Неприятный свист. "Ага", - промелькнула в мозгу мысль - "и минометы подключили!" "Баб-ааах!" - рвануло где-то совсем близко. Но я, как старый трамвай, упорно не хотел сворачивать с рельсов и несся вперед. Минометный огонь заметно усилился. Поливали обильно. Как хороший садовод не жалеет воды для любимых грядок, так и нохчи не жалеют мин для ненавистных федералов. "Если слышишь свист, значит, мины пролетают мимо" - вспомнил я старую армейскую мудрость. Свист я слышал явно, поэтому и не сомневался, что мимо. Но мимо меня - не значит мимо всех. Послышались вопли раненых. Вдруг, различив в общей какофонии звуков крик Мусы, я резко остановился и обернулся. Муса, сильно прихрамывая на левую ногу и отчаянно бубня проклятия, улепетывал обратно в укрытие. До меня не сразу дошло, что рядового ранило, поэтому я, подозревая его в элементарной трусости, инстинктивно рявкнул: "Э, хитрый башкиренок, ты че вытворяешь? Куда ты прешь, а?" Ответа я, естественно, не услышал, Муса уже скрылся из виду. Через мгновение, откуда-то с неба, на меня полилась теплая вода, и мне сделалось невероятно тепло и хорошо. Только вода, почему-то оказалась красной и липкой, и попадала лишь на плечо. Блаженно улыбаясь, я поднял правую руку и помахал ею в разные стороны. Вроде, все нормально, единственное исключение - камуфляж, почему-то перекрашенный из защитного в темно-красный цвет. Опуская руку, я нечаянно чиркнул рукавом по голове. Слегка задел. А показалось, что со всего маха ударил кирпичом. В голове зазвенело раскатистым набатом сотен церковных колоколов. Показалось, что голова, не подчиняясь туловищу, самовольно раскачивается из стороны в сторону. Маятник, независимый часовой механизм болтал моей головой как болванкой. Чтобы остановить это безобразие, я схватился за голову и, ловкими движениями пальцев, стал ее ощупывать. Абсолютно неожиданно указательный палец почти на половину провалился куда-то во внутрь и утонул в чем-то мягком и теплом. Я, как полный идиот, стоял и, разинув рот, смотрел на пальцы правой руки. Пальцы, красные как тряпка матадора, боязливо подергивались перед моим недоуменным взором. Секунда, и я перестал видеть пальцы, а за ними и весь белый свет. Это "теплая вода", заливая глаза, настоящей рекой хлынула на грудь. Оттуда - быстрой струйкой на живот, потом, задев калено, на сапог. "Это не вода. Это кровь!" - наконец-то осознал я, железным от застывшего пота рукавом вытирая глаза и чувствуя вкус крови на языке. Язык враз потяжелел и гнутой железякой застыл, прилипнув к небу. Я попытался сплюнуть содержимое рта на землю - вязкая, почти коричневого цвета каша слюной висела на губах. "Ёшкин кот, надо возвращаться!" - оглушительным эхом отдалась в голове собственная мысль.
Медленно, не быстрее столетней черепахи, я повернулся и неуверенно побрел обратно в здание. Пули, мелькая и справа, и слева от меня, с удовольствием звенели о стену. Шипя и отрывисто улюлюкая, просвистело и разорвалось правее еще несколько мин. Ничего не соображая, я самостоятельно дошел до отверстия в стене и, в полусознательном состоянии, ввалился в комнату. "Всего лишь сорок метров, и я дома!" - твердил внутренний голос моего ангела-хранителя, который, проведя через все выбитые двери раздолбанного строения, довел-таки меня до соседнего здания, где располагалась наша бригада. Шатаясь и спотыкаясь, но я сумел доковылять "до знакомых до окраин", и влезть в раскинутую в укрытии палатку.
На кровати сидели бойцы. Беззаботно скалясь желтыми зубами, они оживленно играли в подкидного дурака, вальяжно хлопая картами об обшарпанную шахматную доску. Я осторожно шагнул в их сторону. Увидев меня, они сразу бросили в сторону карты, вскочили и, подхватив мое, начавшее медленно оседать тело, посадили на кровать. Присев на корточки, бойцы застыли в напряженном ожидании. Тяжко вздыхая, я положил ладони на голову и скрестил пальцы на затылке. Кровь, капая все быстрей и уверенней, марала сиреневыми пятнышками худую подушку, примятую шахматной доской у изголовья кровати.
- Больно? - растерянно, а от того почти шепотом, поинтересовался один из "шахматистов".
Я не понял, отчего мне должно быть больно.
- Че? - наклонившись вперед, я вопросительно посмотрел на бойца, и почти ударив его лбом, переспросил - Че?
Неподдельный ужас в его глазах заставил меня поверить, что мне должно быть больно. И, на всякий пожарный, я утвердительно кивнул ему, в знак согласил с его, безосновательной, на мой взгляд, идеей.
- Ты же ранен! - второй боец достал из кармана бинты и, оторвав небольшой кусок материи, осторожно вытер мои набухшие веки.
- В шоке, что-ли? Чувствуешь что-нибудь? Эй, сержант! - потряс меня за плечи первый, - Не чувствуешь?
Не знаю почему, но я ясно видел этот эпизод как бы со стороны, будто я вышел из своего собственного тела. Вот бойцы, стараясь не испачкаться в крови, яростно хлеставшей из небольшого отверстия у виска, полностью перевязали голову. Потратили аж три мотка! Вот они, что-то крича и матерясь, подцепили тело под руки и поволокли его из палатки. Оба солдат были ниже меня ростом и значительно уступали в массе, поэтому шли медленно, тяжело дыша и ежесекундно чертыхаясь. Мои ноги, обутые в старые безразмерные кирзачи, волочились между кроватей и обязательно пытались застрять, неуклюже цепляясь носками ступней за попадающиеся по пути предметы. Руки безвольно опустились, а с растопыренных пальцев капала кровь. Ослепительно белые бинты мигом обмокли и побагровели, но новоявленные медики, не смотря на то, что все-таки полностью перепачкались кровью, дотащили меня до соседней палатки.
