Гэри Ван Хаас - Юность Пикассо в Париже
В конце концов весной 1904 года художник решил окончательно осесть в Париже. Работы Пикассо отразили перемены в его душевном состоянии и влияние новых интеллектуальных и художественных течений, которые господствовали в то время в городе.
Пабло и несколько его близких друзей собрались за столом в дымном кафе, они вели жаркую дискуссию.
Умный, проницательный бармен в красном жилете, следящий за порядком в кафе, настороженно поглядывал издали на Пабло, Хайме и Макса. У этого бармена в прошлом уже бывали с ними стычки, особенно с Максом, так что он был готов ко всему.
Тут к столу подошли еще два приятеля, они придвинули стулья и включились в разговор. Это были художники Рикард Канале – маленький черноволосый скелет в очках, одетый в темно-синее пальто, и Андре Дерен – умеренно плотный парень с очень длинными черными волосами. Обоим было лет по двадцать пять – двадцать шесть, а Пабло – двадцать два года.
Рикард и Андре пожали всем руки, и первый обратился к Пикассо:
– Пабло, рад снова тебя видеть, mon ami [21].
– Merci [22].Как дела, Рикард?
– Как всегда, пытаюсь удержать душу в теле. Знаешь, я подумал, что тебе следовало бы попытаться набить руку в гравюре. Я могу быстро научить тебя этой технике, – предложил Канале. – Нужно только найти деньги для покупки медных пластин.
– Ха-ха, ну и насмешил! – промычал Макс. – Воллар за последние несколько месяцев не продал ни одной его работы. Мы живем вдвоем в одной комнате, почти голодаем, у нас нет ни отопления, ни горячей воды…
– Тише, тише, Макс, – подал голос бармен.
– Надо просто работать – и всё, – сказал Андре. – Я-то думаю, что Пабло должен по-прежнему писать маслом. Ему нужно вместе с нами присоединиться к движению фовистов. Чем больше будет наша группа, тем скорее мы добьемся признания.
В 1905 году группа художников-фовистов, собравшихся вокруг Матисса, произвела сенсацию в Париже.
– Что скажешь, Пабло? – спросил Рикард.
В этот момент в кафе возникла тяжелая крепкая фигура длинноволосого брюнета. Мужчина молча сел за стол рядом с друзьями и стал прислушиваться к их разговору. Это был поэт Гийом Аполлинер, властный на вид человек лет сорока, обладавший выразительной внешностью.
Аполлинер, к счастью, никогда не был голодающим художником. Он происходил из привилегированного слоя общества, рос рядом с игорными домами Монако, Парижа и Французской Ривьеры, получил образование в Каннах, Ницце и Монако и считал, что по происхождению он – русский князь.
В двадцать с небольшим лет он уже работал в парижском банке и водил компанию с художниками Браком, Шагалом, Эриком Сати, Марселем Дюшаном и его любовницей Мари Лорансен. С тех пор он опубликовал много полупорнографических книг, в которых возвещал, что в новом веке должны стать известными тексты маркиза де Сада.
На заре XX века Аполлинер принимал участие в нескольких авангардных направлениях французской литературы и искусства. В числе писателей и поэтов, оказавших на него влияние, он называл Гюго, Бодлера, Верлена и Рембо.
– Я должен согласиться с Дереном, – сказал Хайме.
– Но что ты скажешь о новой, голубой серии Пабло? – поинтересовался Дерен. – Если мы последуем за ним, можем создать новое направление.
– Люди считают, что эти работы наводят уныние, – сказал Макс. – Кто, находясь в здравом уме, захочет видеть унылый голубой цвет у себя на стене? Не удивительно, что эти картины не продаются.
– Ну, спасибо, Макс, – вспыхнул Пабло. – Я никогда не догадывался, что ты такого мнения о моих работах! Ну и черт с тобой! – Пабло натянуто рассмеялся.
Макс заказал еще выпивку, чтобы успокоить бармена.
– Вот что интересно, – продолжал Макс, – Пабло ухитрился пройти от романтизма до модернизма. Похоже, он может творить безостановочно и в состоянии воспроизвести любой стиль.
– Но в этих голубых картинах есть что-то особенное, – добавил Дерен. – Пабло каким-то образом превращает картину в могучего, темного, эмоционального посредника.
– Друзья, вот что я делаю, – стал объяснять Пабло. – Упрощая форму, я ввожу в живопись элемент скульптуры.
– Эти работы – хоть голубые, хоть не голубые – своего рода шаг вперед, – настаивал Дерен. – До сих пор лишь Матисс и Сезанн подходили к чему-то подобному, но территория все еще свободна. Никто не углубился в нее достаточно серьезно.
Тут Аполлинер встал и подошел к столу, за которым сидели приятели.
– Незаурядный анализ, господа, – заметил он, улыбаясь. – Не возражаете, если я включусь в вашу беседу?
Андре сразу узнал Аполлинера и оживился.
– Гийом Аполлинер… знаменитый писатель?
– Именно так, месье.
Макс прошептал на ухо Пабло:
– Это Аполлинер, критик из «Парижской газеты». А вдруг он поможет тебе?
Аполлинер обернулся к Пабло.
– Я вспоминаю, что полгода назад видел некоторые ваши работы в галерее Воллара. Они производят сильное впечатление… Пабло Пи-кас-сас, так?
– Меня зовут Пабло Пикассо, и с тех пор я не продал ни одной картины.
Макс внезапно и громогласно вступил в разговор:
– Похоже, с тех пор как Ван Гог и Гоген начали продаваться со сверхъестественной скоростью, Воллар бросил Пабло. Коварные ублюдки! Они только и ждут, чтобы художник умер, и уж тогда-то они на нем заработают!
Бармен снова прикрикнул на него:
– Макс, я же сказал, потише, или вылетишь отсюда!
Макс мрачно глянул на бармена, отвернулся, и тут в разговор вступил Хайме:
– Бедный старый Ван Гог за всю свою жизнь продал только одну несчастную картину за жалкие шестьдесят франков. А через несколько лет мир искусства назвал его гением!
– Я не думал, что вы так наивны, – задумчиво проговорил Аполлинер. – Вам следовало бы знать правила игры с деньгами. Уж я-то на этом собаку съел.
– Да они настоящие крысы, вот что они такое, – не унимался Дерен. – Живут за счет мертвецов!
Аполлинер ударил кружкой пива о стол, чтобы привлечь внимание.
– Вампиры они или не вампиры, но живой художник должен выживать. Пабло, есть один человек, с которым я хочу вас познакомить: это Анри Матисс.
– Вы знакомы с Матиссом? – с любопытством спросил Пабло.
– Да, у него в следующем месяце выставка в Salon des Independents [23] .Я хочу, чтобы вы пошли туда со мной.
