Исаак Кобылянский - Прямой наводкой по врагу
* * *
Конец января и начало февраля запомнились несколькими короткими стычками с отступающим противником, а также благополучным переходом на правый берег Дона по схваченному льдом понтонному мосту у станицы Багаевской (этот мост часто бомбили, но в тот день стоял густой туман).
В середине февраля, продвигаясь по северо-западной части Ростовской области, мы вышли к левому берегу реки Миус. На противоположном холмистом берегу виднелись несколько домов немецкой колонии Новая Надежда (это была одна из многих десятков немецких колоний на юге России, построенных по образцу немецких сел переселенцами из Германии еще в прошлом веке). По тому, как был организован огонь встретившего нас противника, чувствовалось, что немцы пытаются закрепиться в этом населенном пункте.
Пехотинцы нашего полка, не знавшего поражений вот уже больше месяца, с ходу приблизились к Новой Надежде, укрылись от огня в русле замерзшего Миуса, а затем поднялись в атаку. Им удалось вытеснить противника из нескольких окраинных домов села, дальнейшее продвижение стало невозможным из-за понесенных потерь и усилившегося огня немцев. После заката стрельба утихла, лишь изредка с обеих сторон слышались короткие пулеметные очереди. Я получил приказ расположить орудия в боевых порядках пехоты, взвод Камчатного уже занял позицию поспокойнее, тоже на правом берегу, но в стороне от села, у стоявшего ближе к реке кирпичного здания, похожего на коровник или конюшню. Там же разместили повозки с боеприпасами. Командир батареи, взвод управления и кухня оставались на левом берегу, рядом с командным пунктом полка.
В моем взводе оставалось по два коня на орудие, поэтому крутой подъем из неширокого русла реки на заснеженную пойму пришлось одолевать совместными усилиями лошадей и людей. Стояла ясная ночь, и я осмотрелся. До первых зданий села, стоявших на пологом скате пригорка, было метров двести. Справа смутно виднелись две копны. Стараясь не шуметь, мы добрались до крайнего двора, и я приказал ездовым укрыть передки за копнами, но лошадей не выпрягать. Пушку Исмайлова (Калкатина недавно ранило) мы направили вдоль улицы, орудие Сенченко оставили рядом с домом (оно было неисправно, и мы ожидали прибытия полкового арттехника). Отдав распоряжения командирам орудий, я вошел в дом. Это было одноэтажное кирпичное здание. Ступеньки за входной дверью привели меня в чуть освещенное коптилкой подвальное помещение. Здесь находилось с десяток солдат и офицеров, почти все курили, слышались негромкие разговоры. Я доложил командиру роты о прибытии, рассказал, где мои пушки, он же посетовал, что солдат у него осталось раз-два и обчелся, да и в двух других ротах, занимающих соседние дворы, примерно по столько же. Посоветовал мне прилечь в уголке: «Ты же знаешь, что фрицы по ночам не воюют», но я ожидал арттехника, да и немцы были слишком уж близко.
Среди находившихся в подвале увидел минометчиков: недавно прибывшего в полк командира роты 50-мм «самоваров» хмурого усатого лейтенанта Педина и подчиненного ему командира взвода, тоже лейтенанта, но безусого и улыбчивого, киевлянина Бамма. Мы недолго беседовали втроем, у каждого были свои заботы.
Несколько раз я выходил из подвала, чтобы проверить, не уснули ли часовые у орудий, подходил к ездовым. Далеко за полночь появился со своим небольшим, но увесистым чемоданчиком арттехник лейтенант Симунин. Повозившись с пушкой около часа, он объявил, что все в порядке, но, прежде чем п�кинуть нас, решил немного отогреться в подвале. Когда я очередной раз вышел наружу, луны не было видно, стало темнее, стрельба совсем утихла. Около пушек бодрствовали дежурные. Подумалось: «Кажется, все спокойно. Можно поспать часок».
Первый «драп-марш»
Я уже собрался вернуться в подвал, но в эту минуту тишину разорвали треск пулеметных очередей, шипение и разрывы мин. Ночную темень прочерчивали светящиеся дуги трассирующих пуль. В глубине села один за другим вспыхивали огни сигнальных ракет. Вот несколько мин разорвалось там, где стоят наши передки, загорелась одна копна, за ней другая. Орудийные расчеты изготовились к бою, но вдоль улицы видны только вспышки выстрелов, непонятно, наших или противника. Вдруг дружно затарахтели немецкие «шмайссеры», и тут же мимо нас пробегают в сторону реки несколько полусогнутых фигур наших солдат, за ними еще и еще. Начался ночной «драп-марш». Это паническое бегство уже не остановить. Командую: «Бегом за ездовыми! Пушки в походное положение!» Появляется один передок, второй, увы, остался без лошадей. Цепляем первое орудие и отправляем к реке. В помощь ездовому второго орудия побежал Симунин, они вдвоем потянули к реке передок. Второй расчет с моим участием катит по снегу свою пушку, но до реки еще ой как далеко. Последними мимо нас пробегают «самоварщики» с плитами и трубами своих минометов за плечами. Мы остались одни на плоской пойме. Устали, но продолжаем катить пушку. А в это время немцы уже вышли на окраину села и начинают прицельно стрелять по нас. Одна пуля разорвалась, ударив по щиту орудия. Мы залегли. Велю командиру орудия Юсупу Исмайлову, лежащему на снегу рядом со мной, снять с пушки панораму и затвор, а затем — ползком к реке, на лед. До реки еще метров семьдесят, но мы в белых маскхалатах, да и видимость пока неважная, так что добрались без потерь.
И вот мы уже на зеркальном льду промерзшего Миуса — оба расчета, одна пушка, два передка и единственный уцелевший красавец-конь. Здесь же не более пяти десятков пехотинцев — это все, что осталось от стрелкового батальона. Уже совсем рассвело, но, к счастью, немцы не вышли за околицу Новой Надежды, иначе могли бы устроить настоящую бойню. Постепенно число пехотинцев стало убывать — командиры рот собирали своих и уводили их вниз по течению реки, а там рота взбиралась на левый берег. Я и Исмайлов поочередно выкарабкивались из русла и лежа наблюдали за тем, что происходит на правом берегу. Там было совсем тихо. В бинокль я видел, как у ближних домов поселка шагают навстречу друг другу двое немцев в белом. Решили, когда стемнеет, попробуем подобраться к брошенной пушке и укатить ее к реке. Наконец прибыли два солдата из нашей батареи. Они передали мне, что Лошаков велел всему составу взвода последовать за ними к поляне, где накануне располагался взвод управления. Там уже находится взвод Камчатного, они готовят огневые, роют землянки. Гонцы принесли вдоволь хлеба с десятком полузамерзших кусков вареного мяса, и, пока мы расправлялись с едой, они рассказали, что из взвода боепитания не вернулся лишь кузнец-ездовый Сучков. Взвод ночевал в конюшне, и Сучкова не сумели оторвать от яслей, в которые он от страха забрался, когда рядом с конюшней разорвалась первая мина. И еще одна потеря — лейтенант Акимов, которого считали находящимся с моим взводом.
