Альбом для марок - Сергеев Андрей Яковлевич

Спал он всегда крепко, но в тридцать седьмые – рассказывал – просыпался от каждой остановившейся машины, от поздних шагов по лестнице. Это тоже как все, но что-то ему угрожало конкретно. На работе постукивали Дымана́, они же являлись в гости. Быть может, к отцу они чище снега – и все же…

1 октября 1937 года академия соцземледелия – как который уже год – установила отцу нагрузку 360 часов с оплатой по доцентской ставке.

5 октября 1937 года отец был освобожден от занимаемой должности доцента в связи с уменьшением педагогической нагрузки в 1937/38 учеб. году.

Честный немец Павел Александрович Раушенбах старательным артритическим почерком написал спасительный

ОТЗЫВ

Доцента Сергеева Я. Ар. я знаю с 1930 года, когда мне пришлось с ним работать на кафедре Кормления в б. Институте мясомолочного скотоводства, переименованном затем в Моск. Зоотехнический Институт им. Молотова. Далее Зоотехнический Институт был влит в Зоотехнический фак-тет Тимирязевской с/х Академии. Таким образом на протяжении этого времени протекала наша совместная работа на кафедре Кормления с/х животных. За весь этот период учебная работа тов. Сергеева Я. А. ни разу никем не была запятнана, наоборот он всегда считался хорошим преподавателем, всегда относился к своей работе весьма аккуратно и пользовался симпатией среди студенчества. Кроме своей педагогической работы, тов. Сергеев все время выполнял исследовательскую работу, связывая ее с производством. Тов. Сергеев был хорошим общественником и нес почти все годы большую общественную работу. Считаю тов. Сергеева вполне созревшим работником, как педагога и как исследователя, кроме того отмечаю его как хорошего товарища, который прекрасно уживается со своими сослуживцами по работе.

Если Всесоюзная Академия Социалистического Земледелия потеряет тов. Сергеева, то это явится ущербом для кафедры Кормления, так как если в дальнейшей работе придется вновь приглашать педагога, то он может оказаться менее квалифицированным и менее подходящим с точки зрения преподавания и выполнения исследовательской работы.

В заключение хочется подчеркнуть, что Сергеев Я. А. в настоящее время выполняет большую работу, которая предназначается для защиты диссертации на степень кандидата с/х наук.

16/III—38 г. Проф. Раушенбах

Павел Александрович был очень старый и очень высокий. Привычным жестом из левого кармана пиджака – горсть миндаля:

– Прошу вас. Шесть орешков после еды – и вы никогда не будете жаловаться на желудок.

Отца восстановили. Пэттерн: самоотверженно смелый отзыв Раушенбаха – и не иначе как вмешательство бессменного Яковлева – он уже стал профессором.

Легко представить, что говорили о Яковлеве, процветающем человеке с опасным прошлым, странным всепониманием и непонятным могуществом. Раздражало и то, что после раковой операции он не загнулся, как все, а наоборот – женился на молодой и прожил с ней лет пятнадцать.

Придя с его похорон, папа медленно подытожил:

– Хороший был человек Митроша.

По мнению мамы, профессором мог стать и отец:

– Этʼ все Попов ему хадил, непорядочный он. Конкурентов боялся. Он языки знал, вот и надергал на докторскую. А отец не знал. Этʼ Иван Семеныч не давал ему защититься. А отец все терпел. Там все удивлялись, какое у него терпение. А он это в армии научился.

Отец не соглашался – не потому, что так ценил и уважал Попова. Себя отец никогда не считал ученым – только научным сотрудником, так писал, так говорил. И еще говорил, что любит хозяйственную работу.

Он был зачислен доцентом кафедры кормления 15/1– 1932 г.

Утвержден в ученом звании доцента 19 марта 1935 г.

Окончил курс марксистско-ленинского университета 28 марта 1935 г.

Получил отзывы на диссертацию 29 августа 1939 г. – после советско-германского пакта.

Получил почетную грамоту СельхозВНИТО за активную и плодотворную деятельность 31 августа 1939 г. – в день окончания Халхин-Гола и канун второй мировой.

Защищался 10 сентября, когда уже защищали Варшаву.

Получил ученую степень кандидата с.-х. наук за работу Состав и калорийность последовательного привеса у свиней при мясосальном откорме 1 октября 1939 г. – после присоединения Западной Украины – Западной Белоруссии – и накануне своего пятидесятилетия.

Здоровьем отец отличался завидным. Но в тридцать седьмые вместе с неприятностями его постигла удельнинская малярия – из лета в лето глотал хину, хинин, акрихин, ходил желтый. В предвоенный год по путевке – во второй и в последний раз ездил на юг. Прислал мне открытку с генуэзской башней.

Любительские – свои и чужие – снимки. Моложавый, пикнического сложения, с приятностью улыбается в объектив. Теплое – на ватине – пальто с широким каракулевым воротником, каракулевый пирожок. Кепка, невидный пиджак с жилетом, крученный в веревку галстук. Или в очках и белом халате у пробирок и микроскопа.

Кобеднешний костюм не очень отличается от будничного. Человек без особых примет – как все.

Беда, что хватали всех. Трудовой список – это при защите диссертации и сопутствующих бесчисленных справках – обрывается 3/IV—39 г. Трудовая книжка начинается 1/Х—44 г. С сорокового года, по совету того же Яковлева, отец увольняется от греха из Тимирязевки и заведует кафедрой животноводства в Московском доме агронома – подальше от слишком знакомых, в Долгопрудной.

На работу ездил на электричке. В октябре сорок первого ушел оттуда пешком за полчаса до прихода немцев.

О войне говорил мало, покорно судьбе. Часто с чувством напевал:

За первую военную зиму отец спустил пуд. Пиджак висел, брюки болтались. Отец не жаловался, наоборот, пошучивал.

Приезжал из Дмитрова старший брат, Павел:

– Один день мы едим мясное, другой – грибное, третий – постное.

Нам он один раз привез кусок сала, в другой – банку отварных грибов.

Выручил знакомый, профессор Осольчук – из изобретателей советского шампанского, кажется, сталинский лауреат. Он подарил отцу огромную бутыль спирта. Спирт разбавляли водой и меняли на продукты.

Летом сорок второго по невероятному блату отец почти ежедневно ездил в Панки и за нечитанные лекции получал в совхозе молоко и сметану.

Устойчивое относительное благополучие началось с литерной карточки HP и прикрепления в лимитный магазин у Петровских ворот. Там отоваривали поприличнее: скажем, вместо мяса не селедка, а кета или красная икра. Перед лимитным целое лето была энэровская столовая в ресторане Спорт на Ленинградском шоссе. Обычно там брали на дом.

В голодное время отец ворчал на мамину безалаберность:

– Нет чтобы растянуть: ешь, пока есть!

Мама оправдывалась:

– А я чтоб не отсвечивало.

Умер дедушка – от дистрофии. Папа плакал. Хороших отношений у них до конца не получилось. Я знал и спросил:

– Почему ты плачешь?

– На похоронах люди плачут потому, что себя жалко.

К умершим трезвый деятельный отец тотчас терял интерес. Опекал старушек, сослуживиц двадцатых годов. В голод носил им что-то из сада. Мама глумилась:

– Яков к старухам неровно дышит.

А отец сам не ходил и меня не сводил ни разу на Вялковское кладбище к своей матери, бабушке Ксении.

Согласно удостоверению № 930, 23 февраля 1918 года отец был уволен от военной службы вовсе.

Личная книжка двадцать третьего года кончалась: Снят с учета 12/IX—30 за достижением предельного возраста – сорока лет.

Краснополянский (дом агронома) райвоенкомат 21 июня 1943 года признал его годным к нестроевой службе по ст. 31 гр. 1 – в пятьдесят четыре года. На войну все же не взяли.