Салман Рушди - Джозеф Антон
Ни Глория, ни он не догадывались, каким внезапным и резким будет сдвиг в тематике новостей, который она предсказала. Никто не выглядывал в окно классной комнаты, никто не замечал начатков крылатой бури на пришкольной площадке. Ни он, ни Глория не знали, что птицы уже собрались на каркасе для лазанья и почти готовы нанести удар.
Его внимание было направлено в другую сторону. В Англии выходил его новый роман. На обложке — черно-бела картинка: Эмпайр-стейт-билдинг, а прямо над ним маленькая черная тучка со светящимися краями. Это была книгп о ярости, но автор понятия не имел, какую ярость принесет ближайшее будущее.
Этот его роман хуже всех, не считая «Гримуса», приняла критика. С сочувствием и пониманием о нем написали буквально два-три человека. Многие британские рецензенты восприняли его как плохо замаскированную автобиографию, и не одна статья о романе была проиллюстрирована его фотографией в обществе «соблазнительной новой подруги». Да, это было неприятно, но в итоге он благодаря этому обрел некую новую свободу. Он всегда беспокоился — порой излишне — о том, чтобы отзывы на его книги были хорошими. Теперь он увидел, что это очередная разновидность той ловушки, в какую попадаешь, желая непременно быть любимым, — ловушки, в которую он с катастрофическими последствиями угодил несколько лет назад. Что ни говорили про его новую книгу, он оставался ею горд, он знал, почему она написана именно так, и по-прежнему чувствовал, что его писательские решения имеют под собой доброкачественную художественную основу. Вдруг он оказался способен не придавать ругательным отзывам серьезного значения. Как все писатели, он хотел, чтобы его работу оценили по достоинству, это по-прежнему было так. Как все писатели, он, встав на литературную стезю, отправился в интеллектуальное, лингвистическое, эмоциональное путешествие, пустился на поиски новых форм; книги были путевыми заметками, которые он посылал читателям, надеясь, что им захочется и понравится ему сопутствовать. Но сейчас он понял: если в какой-то момент они оказываются не способны дальше двигаться с ним по дороге, которую он выбрал, это печально, но это не причина, чтобы он свернул с дороги. Не можете со мной идти — очень жаль, мысленно сказал он критикам, но я по-прежнему иду этим путем.
В Тельюрайде, штат Колорадо, ему надо было следить за тем, как быстро он ходит, насколько поспешно поднимается по лестницам, не слишком ли много пьет алкогольных напитков. Воздух там разреженный, а он астматик. Но это место — высокогорный рай. Может быть, в том, библейском Эдеме воздух тоже был разреженный, думалось ему, — но он был уверен, что в той яблочно-змеиной западне где-то к западу от земли Нод столько хороших фильмов не показывали.
Том Ладди и Билл Пенс, руководители кинофестиваля в Тельюрайде, каждый год приглашали в качестве третьего руководителя какого-нибудь гостя, и в 2001 году выбор пал на него. Он составил небольшой список «личных» фильмов для показа, куда вошли «Золотая крепость» Сатьяджита Рая — о мальчике, который грезит о прошлой жизни в золотой крепости, полной драгоценных камней; «Солярис» Андрея Тарковского — о планете, которая была единым разумом, столь мощным, что она могла исполнять глубинные желания людей; и немой шедевр Фрица Ланга «Метрополис» — мрачная поэма о тирании и свободе, о человеке и машине, восстановленная в первоначальном виде и наконец избавленная от электронного музыкального сопровождения Джорджо Мородера.
Фестиваль прошел в удлиненный по случаю Дня труда сентябрьский уик-энд; то были его последние свободные дни перед мероприятиями, связанными с публикацией «Ярости» в Америке. Он встретился с Падмой в Лос-Анджелесе, и они вылетели в Колорадо, где 1 сентября отметили ее тридцать первый день рождения, смотря кино среди гор, гуляя по улицам прихотливо раскинувшегося городка, где Бутч и Сандэнс[284] ограбили свой первый банк, тут попивая кофе с Вернером Херцогом[285], там болтая с Фэй Данауэй[286]. В Тельюрайде никто никому ничего не продавал, не втюхивал, и все были доступны. Киношные энциклопедисты Леонард Малтин[287] и Роджер Иберт[288], кинодокументалист Кен Бернс и другие хорошо информированные люди из мира кино были к твоим услугам — делились мудростью, отпускали шуточки. О чем в Тельюрайде не было двух мнений — это о том, что Том Ладди знает всех на свете. Великий Ладди, церемониймейстер и повелитель праздничного беспорядка, смотрел на все благосклонным взором. Тельюрайд был веселым местом. Чтобы отправиться на горном подъемнике в кинотеатр имени Чака Джонса[289], надо было оформить Wabbit Weservation — «куоличью буоню».
Они посмотрели французский кинохит «Амели», насыщенный чуть переслащенными фантазиями, хорватский фильм Даниса Тановича «Ничья земля» — этакое «В ожидании Годо» в окопах под огнем — и мастерски сделанную на деньги кабельной телесети Эйч-би-о картину Агнешки Холланд «Выстрел в сердце» — экранизацию книги Майкла Гилмора о его брате-убийце Гэри. Смотрели по три фильма в день, на некоторых засыпали, а между просмотрами и после них — гульба, встречи, вечеринки. Спустились с горы 3 сентября, и восемь дней спустя невозможно было не вспомнить то время как пребывание в раю, откуда был изгнан весь мир, а не только они.
Официальной датой выхода в свет «Ярости» в США было 11 сентября 2001 года. События того дня преобразили роман, задуманный как ультрасовременный сатирический портрет Нью-Йорка, в исторический роман о городе, переставшем быть тем Нью-Йорком, что он описывал, о городе, чей золотой век оборвался в высшей степени резко и ужасающе; в роман, который внушает читателям, помнящим, каким был этот город, не запланированное автором чувство: ностальгию. Один персонаж комиксов Гарри Трюдо «Дунсбери» печально признается: «Знаете, по чему я взаправду тоскую? По десятому сентября». Нечто подобное, он понял, произошло с его романом. События 11 сентября превратили его в портрет предыдущего дня. Превратили его в грезу об утраченной прошлой жизни, о золотой крепости, полной драгоценных камней.
10 сентября 2001 года он был не в Нью-Йорке, а в Хьюстоне, штат Техас. До этого он пятого читал отрывки в книжном магазине «Барнс энд Ноубл» на нью-йоркской Юнион-сквер, потом полетел в Бостон — во второй город его авторского турне — и был там шестого и седьмого. Утром 8 сентября он вылетел из аэропорта Логана всего за трое суток до роковых самолетов и два дня провел в Чикаго. После этого вечером десятого в хьюстонском театре «Элли» был полный зал — в театр, по словам Рича Леви из проводившей вечер литературной организации «Инпринт», пришли девятьсот человек, еще двести не смогли попасть, — а снаружи его ждал сюрприз: небольшая, человек на двести, демонстрация мусульман против его присутствия. Это казалось каким-то приветом из прошлого. На следующее утро он вспоминал бородачей с плакатами и задавался вопросом: не жалеют ли они о том, что выбрали из всех дней, когда могли продемонстрировать свой фанатизм, именно этот?
