Михаил Аронов - Александр Галич: полная биография
Помимо старых американцев на концерте Галича в Нью-Йорке присутствовали и некоторые недавние эмигранты из СССР: например, в задних рядах переполненной аудитории можно было увидеть скромно стоявшего Михаила Барышникова, который пришел послушать своего друга.
В тот же день, 27 марта, Галич снова увиделся с Барышниковым — на этот раз на дне рождения у Ростроповича. Там же после долгого перерыва он совершенно неожиданно встретился с Бродским. «Мы как-то охнули, увидев друг друга, обнялись, и даже чуть ли не стали друг друга ощупывать, чтобы удостовериться в том, что мы — это мы, по-прежнему…» — скажет он в своем выступлении на «Немецкой волне» (1976) и добавит, что поскольку Бродский продолжает жить в Америке и вытащить его к микрофону довольно затруднительно, то он (Галич) сейчас сам прочтет поэму Бродского «Посвящается Ялте», напечатанную в шестом номере «Континента»[1609].
На дне рождения Ростроповича Леонид Лубяницкий сделал знаменитую теперь фотографию, на которой стоят рядом улыбающиеся Галич, Ростропович и Вишневская, серьезный Бродский и хохочущий Барышников. А уже вечером следующего дня Галич покинул Америку…[1610]
Европейское турне
Через полгода после первого приезда Галича в Париж было решено организовать очередной его концерт — на этот раз в знаменитом зале Шопен-Плейель. Атмосферу на этом концерте точно отражает название статьи Кирилла Померанцева: «Единство»[1611]. Вот перечень песен и стихов, исполненных Галичем, согласно этой статье: «А было недавно. А было давно», «Плясовая», «Заклинание», «Новогодняя фантасмагория», «Облака», «Красный треугольник», «Баллада о прибавочной стоимости», «Легенда о табаке», две песни про Клима Петровича Коломийцева, «Литературной памяти доктора Живаго», «Салонный романс», «Русские плачи», «Летят утки», «Ошибка», «Блюз для мисс Джейн»[1612], «Когда я вернусь» и «Острова». Краткое описание этого концерта дает и Михаил Славинский: «Второе выступление Галича состоялось в знаменитом зале Плейэль, поблизости от русского кафедрального собора. Зал оказался полным до отказа. Можно считать, что на обоих вечерах побывало больше 1000 человек, что дает представление об общей численности местного политически живого российского зарубежья. На приезд Галича в Париж откликнулись и главные французские средства массовой информации. Все мечтали с ним побеседовать»[1613].
Однако и здесь возникла проблема со слушателями из первой и второй волн эмиграции. По свидетельству Юлиана Панича, во время исполнения Галичем жанровых песен «старички и старухи “из бывших” вдруг начинают переглядываться, шикать во время его пения, и кое-кто даже демонстративно выходит из зала. И разговоры: “Он не русский, явный еврей, и не патриот: так изображать несчастных русских… И таким языком…”»[1614]
Через два дня после концерта, 7 мая, в Париже состоялась конференция, посвященная свободе слова, организованная Международным комитетом по правам человека и проходившая в форме дискуссии. На этой конференции было двое ведущих: Андрей Синявский и Александр Галич. Сначала со вступительным словом к переполненному залу обратились два молодых француза, являющихся членами Комитета по правам человека (один из них недавно вернулся из поездки в СССР и все время с горечью повторял: «И я не знаю, когда тьма уйдет из России»). Оба описали несвободу, царившую в нашей стране, рассказали о борьбе инакомыслящих, которые в этих тяжелейших условиях отстаивают гражданские права, и осудили тех людей на Западе, которые закрывают глаза и затыкают уши, не желая видеть и слышать того, что происходит в СССР.
Далее были заданы два вопроса, на которые ответил Андрей Синявский: «Есть ли свобода в Советском Союзе?» и «Как может советский народ безропотно покоряться такой бесчеловечной диктатуре?». Затем слово взял Галич и продолжил разговор о «заговоре молчания» со стороны Запада. Он сказал, что человечество страдает странной забывчивостью и не желает извлекать уроков из прошлого. После Мюнхенского сговора (когда Франция с Англией отдали Чехословакию на откуп Гитлеру), после трагедии Берлинской стены, после вторжения советских танков в Будапешт и в Прагу, то есть после всех тех событий, которые унесли миллионы человеческих жизней, продолжать заговор молчания и верить, что молчанием можно чего-то добиться, — это преступление. И преступно, как сказал Галич, не только по отношению к странам, находящимся под игом тоталитаризма, но и по отношению к собственной стране, поскольку тоталитаризм всегда принимает одни и те же формы, и не надо успокаивать себя тем, что, мол, в нашей-то стране все будет по-другому: «Может ли кто-либо назвать хоть одну страну, где ЭТО произошло по-другому? Хоть одну страну, которая пошла по другому пути. Не по пути уничтожения гражданских свобод, не по пути угнетения малых народов, не по пути агрессии? Не было такой страны!»[1615]
Чуть раньше, в интервью радиостанции «Немецкая волна» 16 января 1975 года, Галич на простом бытовом примере пояснил психологические причины молчания Запада: «Один мой знакомый повел своего маленького сына в зоологический сад. Мальчик у первой же клетки с кроликами остановился и стал очень радоваться, играть с ними, кормить их морковкой и капустой. А отец его все время торопил, говорил: “Пойдем посмотрим слона”. Мальчик увидел слона — втянул голову в плечи, сжался и сказал: “Да нет, пойдем лучше к кроликам”»[1616].
Действительно, одно дело — пошуметь о том, что в случайной стычке с полицией погибло несколько человек, а другое дело — десятки миллионов жертв в Советской России: это такой большой «слон», что лучше на него не смотреть и просто закрыть глаза.
В конце своего выступления на конференции в Париже, посвященной свободе слова, Галич затронул национальный вопрос и, как всегда, был точен в своих прогнозах. Он сказал, что советское руководство видит большую и опасную силу в национально-освободительных движениях, поскольку восстания в национальных республиках неотвратимы и могут послужить началом гибели системы. Именно так все и произошло в Советском Союзе в конце 1980-х годов[1617].
2Летом у всех людей обычно наступает кратковременный спад активности, но Галич не снижал взятого им ритма жизни и продолжал ездить с выступлениями по Европе, как бы компенсируя длительную изоляцию от общества, которая была у него в Советском Союзе.
С 9 по 14 июня он принимает участие в фестивале поэзии «Поэтри Интернэшнл 1975», который проходил в Роттердаме: «Пожалуй, самое интересное, что я видел на этом фестивале, — это зрительный зал. В огромное помещение — этот дворец называется “Ван Дулен” — ежедневно набивалась тысяча с лишним человек, которые приходили слушать поэзию. <…> Просто примечателен сам факт, что, в общем, в маленькой стране, стране довольно благополучной и довольно скучной, как они сами о себе говорят откровенно, вот такой невероятный интерес к поэзии»[1618].
