Николай Мордвинов - Дневники
Не знаю, кому сколько суждено, и кому что суждено? […]
12/VI
МОСКВА
Звонили из Куйбышева, просят сыграть с ними Забродина в Виннице и Чернигове.
20/VI
ХАРЬКОВ
Репетировал с Саввиной Нину.
Очень вразумительна, верна по логике и мысли, но вот беда для современного актера, что в классическом произведении есть еще и другая логика, не принимая которую в расчет, роль сведешь к бытовой.
— Мне хочется быть сильной, — говорит она.
Ну а как же: «Созданье слабое, но ангел красоты…»
Репетирую с Саввиной.
Стесняется и не соглашается едва ли не со всем, что подсказываю. […]
Оставлю на ее усмотрение. Хотя играть будет чертовски трудно. Будем говорить на разных языках.
24/VI
«МАСКАРАД» (ХАРЬКОВ)
Утром опять обкололи и натерли каким-то сильным средством. Все равно надо играть, иначе дирекция снимет голову… А мне грустно оттого, что не получается праздника — болен. […]
Играл очень тяжело и массу сил отдал, чтобы не была заметна моя неполноценность. Пришлось упростить внешний рисунок… так как боль в пояснице настоящая.
Трудный и малорадостный спектакль. Казалось бы, теперь только радоваться и наслаждаться, а поди ж ты…
Что сказать о Саввиной?
Неожиданного не произошло.
21/VII
КИЕВ
Кстати, в 30-х годах Ю.А. заявлял на встречах с франковцами и шевченковцами, именно здесь, в Киеве, в первый наш приезд сюда, что хочет ставить «Преступление и наказание» и что я буду играть Раскольникова.
Помню, с какой завистью, нескрываемой, говорил по этому поводу с нами Бучма.
Но… то ли время действительно не то было, то ли Ю.А. не хватило на то, чтобы рисковать.
27/VII
Смотрел самодеятельность Буковины. После представления пришлось сказать несколько слов: представление и мое выступление передавалось по телевидению на Союз.
[…] «Смотрел я на вас и вспомнил 39-й год. Я с группой выдающегося кинорежиссера Игоря Савченко поехал снимать боевые эпизоды для картины «Богдан Хмельницкий».
Львов. Злочев — тогда, теперь Золочев.
Хорошо помню этот городок на возвышенности. Коренное население — поляки и украинцы. Наверху, где получше, — поляки, внизу, где похуже — украинцы… Помню и поля, разбитые на крохотные участки, напомнившие мне деревенское одеяло из разноцветных лоскутков, какие бывали у нас в свое время на Волге.
Еду я как-то на коне к месту съемок. Еду в полном облачении Богдана: в кирее, шапке, с булавой, клинком, в гриме — через городок. Вдруг меня останавливает стайка хлопчиков:
— Батька Богдане! Батька Богдане!
И делают мне какое-то замечание по поводу моего одеяния.
Меня это поразило.
Дело в том, что тогда украинцы в западных землях не только не обучались на родном языке, но и речь украинская вытравлялась из общежития. А уж об истории своей страны и разговора не могло идти. А вот поди ж ты! Из уст в уста, через песню, сказ, думу сохранялась она в сердцах и памяти народной.
Прошло 25 лет.
И вот, смотрю я на вас, и ваш хоровод напоминает мне, что не только сохранил народ язык, письменность, но сохранил и песню, пляску, обычаи, костюмы. И напоминает он мне веселую лужайку в лесу или в горах среди деревьев ваших Карпат, лужайку, полную красочных цветов, прославляющих жизнь.
Смотрел я как-то железнодорожный ансамбль в Ростове-на-Дону. Это было перед войной, наверно, в 40-м году, и в воздухе пахло войной. Плясали и пели они так лихо, с таким темпераментом, и я совсем некстати подумал: с какой же храбростью они будут защищать свое право на эту лихость, случись война.
И когда я смотрел на вас, я думал о другом. Думал о том, как безрассудно ввязывать мир в катастрофу войны, когда жизнь так хороша, когда можно строить ее по «законам красоты», и мне захотелось воскликнуть вместе с поэтом:
«Да здравствуют музы!
Да здравствует Разум!
Ты солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходом зари,
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце!
Да скроется тьма!»
31/VII
«МАСКАРАД»
Последний.
Играл хорошо. Находок не было, но роль шла, легко, по-живому.
Приняли очень горячо.
[…] Завтра еще «Ленинградский проспект» по телевидению, и сезон закончен.
Не могу сказать, что я взволнован, нет. Я спокоен. На душе безумная усталость и покой — как плата за беспокойный и взволнованный тонус года.
16/IX
МОСКВА
Смотрел Оливье в «Отелло».
Хороший артист, но не принимаю образ совсем. Думаю, что здесь обаяние имени играет роль большую, чем впечатление от исполнения, хотя и очень хорошего.
Он играет негра с английской точки зрения. Ревнивого и ограниченного.
«Я царского рода», — говорил Отелло.
А мавританская культура — самая высокая, этот же — князек какого-то захудалого племени. В момент возбуждения превращается в животное. Обморок — патология, вообще очень много натурализма. При поцелуях Дездемоны вздрагивает и тащит ее за кулисы. Играет ревность — дикую, совсем в сторону от Пушкина с его требованием доверчивости.
Играет босой, голый, в черной рубашке, подобранной ремнем. Что играет почти голый — не ново. В балете у грузин я видел это давно.
Будучи небольшого роста, подобрал себе актеров и актрис тоже маленького роста.
Надо сказать, что труппа очень слабая. Не знаю, как они в других спектаклях, но в этом он был гастролером, на манер Папазяна.
Актеры одеты по-разному, эклектично. Одни в париках — длинных, другие в своей жизненной прическе, как Яго, например.
Лучше других, на мой вкус, Бианка.
Все говорят прозой. Стиха нет.
Я играл Отелло, основываясь на отзывах об Отелло его друзей или беспристрастных людей. Он же взял в основу характеристики его врагов…
Зал сидел холодный, но после окончания спектакля — сильные овации. Чему приписать — не знаю. Потому что это не гуманистический Шекспир, и не человеколюбивое произведение.
Очевидно, будут хвалить, и я просто озадачен. Или наш гуманизм только для внутреннего употребления?
Тассовцы меня спросили, что они могут сказать от меня?
Я ответил, что я вообще люблю человека и даже Кавалера играл так, что он вызывал симпатии, и что я, кроме того, президент общества «СССР — Африка»[646].
— Мы согласны и понимаем вас.
Я бешусь, видя в человеке безобразное, меня волнует, когда вижу в нем прекрасное, и меня питает в моем искусстве именно это. Я люблю открывать в нем красивое, хоть это и много труднее, чем издеваться над ним, смеяться над ним.
![Андрей Гуляшки - Случай в Момчилово [Контрразведка]](/uploads/posts/books/244275/244275.jpg)
