Юрий Комарницкий - Старший камеры № 75
Кто-то нарушил мой свинцовый сон ударом локтя в грудь. Когда я очнулся и ошалело сел на нару, все в камере созерцали необычное зрелище. Оказывается, несколько минут тому назад пьяные прапорщики бросили к нам в камеру изможденное существо, которое уже трудно было назвать человеком. В обтянутом кожей черепе светились безумием лихорадочные глаза. Живой скелет скрючился и, сидя на корточках, обгладывал обыкновенный камерный веник.
В камере воцарилось гробовое молчание. В тишине послышался чей-то шепот.
— Вальтер! Вальтер!.. Смотри, что с Вальтером сделали!.. Через пять-десять минут открылась дверь, и в камеру ввалились два пьяных прапорщика. Им было весело, они гоготали:
— Ги-ги-ги… Вальтер, иди сюда!
Случилось непредвиденное: Вальтер завизжал, толкнул одного из прапорщиков вытянутыми руками и выскочил в коридор. Еще через секунду прапорщики побежали за ним. Раздался шум падающего тела, а затем хорошо нам знакомый звук ударов сапог о тело. До нас долетали отзвуки происходящего:
— Ги-ги-ги… Вальтер, ты куда решил бежать? Из тюрьмы в тюрьмушку?!
Восемнадцатилетний немец Вальтер Сергей прибыл из тюрьмы в лагерь два месяца назад. Я видел его, слышал его историю, но узнать в подобном облике не смог. В тюрьме Вальтер якобы издевался над заключенными, принудил пожилого заключенного к акту мужеложства. Этот заключенный пришел в колонию и был вынужден уйти в бригаду «обиженных». Вальтер неожиданно подвергся «благородному» гневу как блатных, которые, кстати, творят подобные бесчинства на каждом шагу, так и сотрудников администрации. Начались избиения и гонения. Вальтер в поисках спасения пытался спрятаться в санчасти, имитируя больного. Затем, когда об укрытии в санчасти не могло быть и речи, он опять же решил имитировать побег, за попытку которого сажали на шесть месяцев в БУР. В БУР он попал, но не мог предвидеть одного — самые отпетые уголовники — «законники» сидели именно в БУРе. От бессилия и злобы они готовы были сожрать друг друга, и неожиданно им подбрасывают заключенного с подмоченной репутацией. Издевательства приняли грандиозные размеры. Вальтера мордовали, лишали воды и пищи.
Через два дня мы узнали завершение ночного происшествия. Избитого в новогоднюю ночь Вальтера прапорщики бросили в неотапливаемую камеру и, якобы для того чтобы привести в чувство, окатили водой. Затем о нем забыли.
Когда вызвали «эскулапа» Тамару, обледенелый Вальтер еще был жив.
Тамара запричитала:
— Ой, миленький… Да что же с тобой сделали? Не надо было…
По дороге в городскую больницу Вальтер умер. Его убили. Что ж, подобные случаи в наших колониях не столь редки, чтобы на них останавливаться слишком долго.
Повторяю, в этой колонии находились в подавляющем большинстве люди, «заслуживающие» не более штрафа. Нес колько десятков насильников и бандитов тесно сотрудничали с администрацией колонии. Чины администрации, на мой взгляд, и являлись преступниками крупного пошиба.
Итак, я второй раз выхожу из санчасти. После штрафного изолятора я уже не имел права вывода на рабочий объект. Очередная нелепость порядков в колонии: объект, где люди фактически замерзали, наживали хронические болезни, являлся привилегированным местом. Нарушителям делали «хуже» — определяли на вязание хозяйственных сеток в отапливаемые бараки. Что это?.. Не умышленное ли поощрение нарушений для создания видимости работы, связанной с укреплением режима? Впрочем, если посмотреть на это явление с идеалистической точки зрения, руководствуясь религиозным мировоззрением, можно сказать так: «Через муки приходит избавление». До избавления мне было еще далеко, что касается пытки холодом, от нее я был спасен.
В помещении для вязания сеток я познакомился с китайцем по имени Джалал, перебежчиком из Китая. Мать у него была уйгурка. В колонии содержались двое китайцев. Первый — упомянутый Джалал, второй — Мяо, двадцати восьми лет.
Джалал поражал меня огромной трудоспособностью. Ему было около шестидесяти лет. Черные с проседью волосы, побитое шрамами от оспы лицо, хищные рысьи глаза.
В Китае Джалал отсидел в заключении двадцать пять лет за вооруженный бандитизм. Вдвоем с Мяо они перешли границу и как перебежчики, прежде чем получить подданство, отбывали трехгодичный срок. Через своего «семьянина», татарина Гатина Саида, который знал несколько восточных языков, я задал Джалалу вопрос: в какой стране лучшие условия содержания заключенных в лагерях?
Китаец презрительно скривил губы и скороговоркой, нервно жестикулируя, начал объяснять:
— В Китае в лагерях намного лучше, — переводил татарин, — люди живут по вероисповеданиям, группами. Каждая группа имеет свой котел. Если заключенный работает, у него есть в изобилии и рис, и хлеб, и мясо. Он жалеет, что пришел сюда.
Я понимал, что китаец не обманывает. Но все же как-то не укладывалось в голове такое понятие, как сытость в Китае, не говоря о лагерях. Долгие годы нам внушали, что Китай — страна с нижайшим жизненным уровнем. На поверку оказалось, что в таком положении наша страна.
Китайцев в колонии боялись. Начальство старалось их не замечать.
Однажды Мяо и Джалал что-то между собой не поделили. В бараке завязалась драка. Джалал издавал звуки мартовского кота, подпрыгивал и бил Мяо ногой в грудь. В его 60 лет это было фантастично. Иногда Мяо успевал схватить его за ногу, они падали, катались, наносили друг другу удары руками, головой. В барак прибежал отрядный офицер Приходько. Он отличался хамством, лживостью, жестокостью — теми самыми качествами, которые мало чем отличали его от уголовника. Огромного роста, выхоленный, он подскочил к Джалалу сзади и схватил пальцами за шею. Джалал вырвался, подпрыгнул и в следующее мгновение ударом ноги снизу в подбородок свалил Приходько на пол. Туша грохнулась, сметая ряд кроватей и тумбочек. Удар был профессиональным и красивым. Приходько унесли в кабинет, Джалала никто не тронул. Не знаю почему, но китайцев лагерное начальство не трогало.
К весне количество заключенных превышало положенную норму вдвое. Жить стало совсем невмоготу. Возле раздатки пищи в столовой участились драки. Заработков у заключенных почти не было. Буфетчица показывалась один раз в месяц, да и то в неопределенные числа. Никто толком не знал, есть ли у него заработок, внесена его фамилия на отоварку или нет. Возле окошка, откуда буфетчица подавала счастливчикам чай, конфеты, сигареты, кружилась стая лагерных «шакалов», выманивая, выпрашивая, а чаще отбирая у других часть продуктов.
Припоминаю случай: один из чечено-ингушей, которые в лагерях в основном не работают, стал вырывать из рук пожилого заключенного сигареты:
